Сара - Дж. Т. Лерой Страница 56

— Твои божественные кудри приводят в восхищение, — сказал Глэд, — они как будто из золота. Можно потрогать? — протянул он руку.

Я наклонился навстречу и потерся, точно кот, о подставленную ладонь.

— Мягкие, как поросячье брюшко.

Я почти распластался по столу, ластясь.

— Здесь ты мой гость — так что можешь отъедаться, сколько влезет. Наши клиенты держат своих девочек на скудном пайке.

Я вспомнил слова Сары: «Я же говорила, что ты этим кончишь!»

— Глэд, но я могу работать и мальчиком. Я знаю, что делать.

— Многие парни желают работать на меня. — Глэд ласково сжал мою руку. — И многие из дальнобойщиков не прочь полакомиться моими ребятами. — Он отбросил длинную заплетенную косицу за плечо. В этот момент я извернулся, чтобы высмотреть вблизи признаки его индейского происхождения. Но, кроме тонкой черной косички и крапинок на лице, ничего другого не обнаружил.

Я слышал к тому же, что волосы у него на самом деле крашеные, а вовсе не иссиня-черного, воронено-индейского цвета. И глаза у него были слишком голубые, как он ни прятал их за тяжелыми веками, вечно щурясь. Нос у него был вовсе не орлиным, а, напротив, плоским, дай вообще, курносым, и, скорее, Глэд походил на ирландца, чем на коренного жителя Американского континента. Однако, по слухам, его далекая пра-прабабушка происходила из племени чокто, обитавшего на Миссисипи. Никто не знал, что это за степень родства и в каком колене. Никто, в том числе и сам Глэд. Одна Матушка Шапиро знала правду. Она была самой старой и мудрой из ящериц, и давно было известно, что в ее трейлер частенько заглядывает сам шериф, не иначе как за советом. В незапамятные времена она пришла с Севера, но никто не вменял ей этого в вину, хотя северян здесь не любили.

Матушка Шапиро опекала многих, но испытывала особую нежность и симпатию к Саре. Бывая в дайнере, мне случалось видеть, как Сара сидит, уткнувшись в необъятные телеса Матушки Шапиро, обтянутые гавайским «муму», и поглощает банановое мороженое, в то время как та расчесывает ей кудри.

— Его имя «Глэдинг Грейтфул ИТД…» ИТД прописными буквами с тремя точками на конце — как будто буквы отбрасывают тень, — поведала ей Матушка Шапиро, когда они валялись на ее овальной постели, свернувшись калачиком под венгерскими одеялами на гусином пуху. Сара мне сама потом рассказывала. Она дразнила меня, зная, что я горячо завидую ее протекции у Матушки — да и, честно говоря, завидовал не я один. Поэтому я старательно делал вид, будто не слушаю, то и дело рассеянно переспрашивая, пока Сара не выходила из себя и не замолкала, посулив, что больше я черта с два что-нибудь от нее услышу. Тогда я уже сам заклинал ее сообщить, что же говорила Матушка Шапиро.

— Она видела водительские права Глэда, — наконец сдалась Сара, когда я ее все-таки уломал. — Шериф ей показывал — он никак не мог поверить, что может существовать такое имя.

Сара любила пересказывать сплетни, когда бывала под мухой. И я терпеливо дожидался таких моментов — впрочем, долго ждать не приходилось.

— Один миссионер решил обратить его прабабку в христианство. Он учил ее, как снискать радость и любовь Христа. — Сара затряслась от смеха — этот особый, рассыпчатый хрипловато-грудной вибрирующий смех она переняла от Матушки Шапиро. — В своих утешениях он зашел так далеко, что… — Она снова рассмеялась, содрогаясь всем телом, точно это были жирные телеса Матушки. — И вот, спустя девять месяцев родился первый Глэдинг Грейтфул — «Рад Благодарный».

Я придвинулся плотнее, пока не уперся боком в Сару, и осторожно прильнул к ней, опустив голову на плечо. Мы сидели вдвоем в темной комнате, лишь изредка освещаемой фарами проезжавших тягачей. Ноги я сунул под покрывало в оческах, медленно, точно краб в песке, подбираясь к ней. Так мы и лежали рядом, пока не засыпали.

— Вот бы у меня была кожаная юбка и своя косметичка на «липучке», — поведал я Глэд у, делясь своими мечтами.

— Это еще не перспектива, — ответил он, хлопнув ладонью по столу.

Мы приступили к тренировкам. Я хотел рассказать Глэду, что уже немало повидал и достаточно провел времени с дружками и мужьями Сары. Если бы мои услуги оплачивались, я давно бы мог купить ферму с аллигаторами. Но Глэд объяснил, что я должен избавиться от дурных привычек, усвоенных в результате наблюдения за пьяными проститутками.

— Ты должен с ходу угадывать желания клиента, с первого взгляда, когда его еще просто потянуло на развлечения, а не когда он уже залип на тебя. Тогда у него глаза точно у обиженного ребенка, — рассказывал он, поцеживая клубничный коктейль. При этом он восседал в одном из своих бесформенных кресел-подушек, набитых пластмассовыми шариками. — Ты должен научиться слушать. Волшебство енотового пениса в том, что он помогает любить профессионально.

Днем я брал уроки у мальчиков Глэда, с трогательной нежностью относившихся друг к другу. Все они были «бакулум», что, по словам Глэда, на латыни означало «посошок».

Я учился раскатывать презерватив одними зубами, так, чтобы клиент ничего не почувствовал в темноте. Мы даже соревновались с Сарой, заглатывая по очереди морковку и отмечая зубами предел погружения. При этом главное было не рассмеяться. Сара постоянно выигрывала.

— Ты просто старше, и глотка у тебя больше, — возмутился я как-то — и получил такую оплеуху, что искры из глаз посыпались.

— Никогда не называй меня большой и старой, — сказала она и, плача, выбежала вон.

Я научился приемчикам вроде набрызгивания освежителя на запястье, так что если твой партнер не блистает чистотой, можно вдыхать запах свежей мяты и думать о снежных Альпах, не замечая аммиачного смрада, который вызывает в памяти лишь грязные стульчаки в уборной.

Я научился пудрить мозги тем, кто любит кружевное белье.

— Это труднее всего, — рассказывал мне Пирожок. Пирожок был метисом — его мама происходила из типичной китайской семьи, жившей согласно традициям Поднебесной. У них был свой ресторанчик в китайском стиле, где-то в отрогах Аппалачей. Очевидно, его родительница спуталась с негром — для всей семьи это было катастрофой. Мальчишку прятали, и жил он впроголодь, изо дня в день питаясь одной зеленой стручковой фасолью и горькими арбузами. Все, к чему он стремился в жизни — это стать настоящей японской гейшей, и, как только стал постарше, чтобы в одиночку путешествовать автостопом, обосновался в Сан-Франциско. Потом он вернулся домой, к своей умирающей двоюродной бабке Вьет Я, единственному близкому существу на свете. Бабка разрешала ему носить женское белье и читать доставшуюся ей в наследство запрещенную книгу про великих гейш. Вьет Я умерла, и теперь Пирожок работал на Глэда, откладывая деньги на возвращение в Сан-Франциско, где собирался открыть мужскую школу гейш.

— Надо внимательно слушать, — рассуждал Пирожок, плавно жестикулируя, словно рисуя кремом по воображаемому торту, — человека, уделяющего особое внимание одежде. Может быть, он хочет подчеркнуть свою красоту — продемонстрировать тебе, до чего он неотразим в розовых трусиках, и как классно скользит шелк, если его погладить по ним. А, может, он хочет почувствовать себя лесбиянкой и заняться с тобой любовью на женский манер, как будто вы две подружки. — Волнообразным жестом Пирожок изобразил в воздухе иероглиф, символизирующий обоюдоженскую любовь. — А вдруг джентльмену захотелось оказаться в шкуре гадкого мальчика в коротких штанишках, которого надо выпороть, поиздеваться над ним как следует, унизить. — Трясущимися коленками и испуганным лицом Пирожок тут же умело изобразил данное состояние. — Тогда ты можешь заработать на этом, уговорив его заказать еще один «посошок» для большего развлечения.