Американский поцелуй - Дэвид Шиклер Страница 56

— Это не поклонение Господу, — проповедовал Томас, — все равны перед ним. — Священник всматривался в одинокую, неясную фигуру. — Если Бог наполнил вашу жизнь радостью или показал свою темную сторону, это не имеет отношения к вашим поступкам. Святой Павел велит нам молиться, чтобы не стать орудием злодеяний. Но если мы сроднимся со злом, поймем его, то это не помешает нам осудить его. Жить с ним.

Когда Томас говорил в такой манере, его прихожане начинали нервно ерзать на скамьях. Эстер накручивала розовую ленту на палец, а несколько постоянных прихожан перестали посещать проповеди. Похоже, никому не нравилось слушать о зле, но Томас ничего не мог с собой поделать. Запах мужчины в черном был непреодолимым и чудовищным, хотя на нем был дорогой костюм и с личной гигиеной явно не было проблем. «Это запах зла», — думал Томас. Когда он стоял перед алтарем и обращался к фигуре за свечами, его коленки дрожали под облачением. Томас понимал, что запах шел от циничной, терзаемой души незнакомца. Под дорогим пальто и привлекательной внешностью скрывался монстр, жестокий, ненавидящий и завистливый, с извращенными сексуальными пристрастиями. Возможно, мужчина и не подозревал о собственном зловонии, но оно было. Томас мог поспорить, что он носил пистолет.

— Мы беспокоимся о тебе, — говорили тройняшки Мерчант. Они пригласили Томаса на воскресную баранину и партию в «перемычку», но ел он без аппетита, а играл плохо.

— Ты похудел, Томас, — заметила Маргарет.

— Да, — проворчала Мери Джуд, — и твои проповеди становятся истеричными.

Мейбл подняла руку. Сестры умолкли.

— Томас, — начала Мейбл, — в чем дело?

Томас смотрел в окно на октябрьскую луну.

— Есть кое-кто, кому нужна моя помощь.

— Кто? — хором спросили сестры.

Томас покачал головой.

— Я должен справится сам. Я единственный, кто может… заговорить с ним.

Мери Джуд стукнула по столу.

— Кто он, черт побери?

Томас встретился взглядом с тетушкой Мейбл.

— Он, — прошептал Томас.

Схватка состоялась несколько месяцев спустя, зимним субботним вечером. Томас находился в уединенной комнатке в дальнем конце церкви, слушая исповеди. В исповедальне он сидел на табуретке, через решетку внимая признаниям в грехах коленопреклоненных прихожан. Было начало января нового тысячелетия, и бесплотные голоса через решетку обдумывали, в чем следует покаяться и какое наказание на них наложат. Томас обычно слушал исповедь с закрытыми глазами. Он наслаждался запахом дуба и темнотой, но был смущен интимностью исповедальни. Томасу часто казалось, что человек за перегородкой абсолютно обнажен, как в примерочной какого-нибудь дорогого магазина или в одиночной камере тюрьмы. Томас слышал каждый вздох, каждый всхлип так отчетливо, что начинал чувствовать себя неудобно, будто подглядывал. Его сильнейший дар, его зрение было отнято, поэтому Томас ориентировался в темноте оставшимися несовершенными чувствами. Итак, даже несмотря на чудесный вечер, Томас был не в духе. Внезапно безумный страх пронзил Томаса, когда он услышал скрип открывающейся в исповедальню двери. Ужас сковал священника, кожа покрылась мурашками — через решетку ощущался знакомый, отравляющий запах.

— Вы знаете, кто это? — спросил низкий голос.

Томас содрогнулся, перекрестился и прижал к носу платок.

— Да.

— Откуда вы знаете?

Томас был в смятении. Ему казалось, что между ним и фигурой в черном был заключен негласный договор. Пакт о том, что, чего бы ни хотело существо от Томаса, оно ограничится посещением проповедей.

— Просто знаю, — произнес Томас.

Незнакомец злобно фыркнул.

— Вы, наверно, гадаете, почему я пришел к вам только сейчас? Спустя столько дней?

У Томаса стало тяжело на сердце. Он ясно ощутил, что скамьи за исповедальней пусты. Было девять часов, и время исповеди вышло. Но даже речи не могло быть о том, чтобы выпроводить страшное создание. Томас задержал дыхание, открыл глаза в темноту, отделявшую его от незнакомца.

— Да, — признался Томас, — я удивлен.

Послышался шорох, потом все смолкло. Незнакомец сел.

— Я пришел сказать, — произнес голос, — что человеческая жизнь — абсурд.

— Я знаю, — ответил Томас.

Невидимый посетитель засмеялся.

— Я сомневаюсь, что вам это известно. Как бы там ни было, человеческая жизнь — пустяк, и я собираюсь прервать одну из этих жизней.

Томас не отнимал платка от лица.

— Ты собираешься покончить с человеческой жизнью?

— Да.

— Собственной?

— Нет, — незнакомец зевнул. — Я собираюсь убить другого человека.

Томас сконцентрировался, как спортсмен перед решающим выступлением. Не обращая внимания на зловоние, он начал молиться за себя и за незнакомца.

— Иисус Христос, помоги нам, — молился Томас.

— Продолжай, — попросил священник.

— Этого человека зовут Джеймс Бранч, — сказал незнакомец, — он мой сосед. Я собираюсь его пристрелить.

— Почему?

В тишине Томас физически ощутил презрительную усмешку мужчины.

— Причин не существует, отец. Есть только абсурд. Люди умирают. Это все.

— Боюсь, это хорошее оправдание для человека, планирующего убийство.

— Идите к черту, отец!

Томас молчал, он ждал. Он думал о тех вещах в жизни, на которые он смотрел и изумлялся. Он вспоминал живот Джослин Рич, увядшие цветы, руки нищих.

— Да что вы можете вообще знать об абсурде, отец?

— Думаю, немного.

— Верно. А вот я знаю об этом много. Очень много.

Томас старался ни о чем не думать. Он уводил свои мысли от подозрений, что незнакомый человек вооружен.

— Моего брата убили в детстве, отец. Это случилось в парке развлечений. Мужчина в костюме мультяшного героя убил его. Гигантская рыбка Гуппи.

Томас ждал. Влажное, прогорклое зловоние просачивалось прямо через решетку, наполняя исповедальню, как отхожее место.

— Можете не стесняться и смеяться, отец. Я знаю, что это забавно.

— Мне не хочется смеяться. Мне жаль твоего брата.

— Да, ясное дело, жаль.

Томас начал вслушиваться в голос незнакомца. Это был молодой, но влиятельный человек, циничный мужчина, которому нужно было выговориться.

— Расскажи мне о Джеймсе Бранче, — попросил Томас.

— Я уже сказал, чего мне хочется, — огрызнулся прихожанин.

— Хорошо.

Потянулись минуты. Темнота была преддверием ада.

— Я расскажу тебе о моих женщинах.