Клео. Как одна кошка спасла целую семью - Хелен Браун Страница 57

— Черные кошки ведьмам хорошо знакомы, — сказала она. — Через черных кошек часто является дух, он держится рядом с ведьмой и помогает ей, на нематериальном уровне, разумеется.

— Вы хотите сказать, что Клео, возможно, помогает моим мечтам сбываться? — спросила я.

Ведьма рассмеялась — это было не скрипучее хихиканье. Обычный смех обычной старушки.

— Если очень упростить, думаю, так оно и есть, — ответила она.

Разговор был прерван стуком в дверь. Тина — это была она — окинула ведьму профессиональным взглядом журналиста. По одному этому взгляду я поняла: ей достаточно исходных данных, чтобы накропать материал на тысячу слов.

— Извините, что помешала, — обратилась она к нам. — Но там внизу какой-то человек, он хочет тебя видеть. Просил передать, что пришел Дастин.

Кошка использует любые возможности, которые ей предоставляются. Возня под одеялом, например, кажется людям глупой игрой, но на деле может означать гораздо большее. Разумеется, кошка знает, что под одеялом, скорее всего, окажется игрушка. Но вовсе не потому она продолжает возиться и копошиться, забавляя этих жалких двуногих: всегда есть шанс, что там может скрываться кое-что поинтереснее. Например, мышь, упитанная и аппетитная. Единственный способ проверить — отбросить сомнения… и прыгнуть.

— Они там в Кембридже сошли с ума! — сказала я, протягивая Филипу официального вида конверт, который только что извлекла из почты. — Меня приняли в качестве стипендиата-исследователя.

Он засмеялся и, обхватив меня неправдоподобно мускулистыми ручищами, заявил, что никогда и не сомневался. Известие подоспело на редкость вовремя, трудно было подгадать лучше. Филипа только что приняли в Ай-Эм-Ди, [16]знаменитую бизнес-школу в Швейцарии, где ему предстояло учиться на МБА [17](иногда мне казалось, что Филип вот-вот утонет в море аббревиатур). После того как мое трехмесячное обучение в Кембридже завершится, мы с детьми сможем присоединиться к нему и провести в Лозанне остаток года.

Кембридж. Швейцария. Это не может быть правдой. Роба и Лидию мне придется оставить в Новой Зеландии на целых три месяца — а Клео на целый год! Это было невозможно. Напишу в университет, поблагодарю за великолепное предложение и откажусь.

Но Филип уговаривал меня не делать этого. Когда еще в жизни подвернется подобная возможность? Стив и мама были с ним согласны. Мама предложила присмотреть за детьми в первый месяц моего отсутствия, а Стив согласился взять их к себе на оставшиеся два. Клео не сводила с меня пристального взгляда. Что она советует, ехать или оставаться?

Через три месяца Лидия будет со мной в Швейцарии, выучит французский (все уверяли, что это будет для нее пустяковой задачей). Роб сказал, что не хочет бросать свою школу, так что учиться он будет в Новой Зеландии, а к нам приезжать на каникулы. План был дико сложный, просто нереальный, опасностей и угроз в нем скрывалось побольше, чем на минном поле Анголы. Мы решили попытаться его воплотить.

* * *

Клео помогала нам беседовать с людьми, которым мы собирались сдать дом на время нашего отъезда. Джефф, бухгалтер, показался мне очень милым, но Клео зашипела на него и спряталась под стул. Андреа, врач, уверила нас, что обожает кошек, и пообещала, что они с Клео будут жить душа в душу. Когда Андреа поднялась, чтобы уходить, Клео подошла к ней, выгнув спину дугой, и попросила ее погладить. С одобрения кошки мы сдали дом Андреа.

Я знала, что Клео не только нежное, любящее создание — она крепкая, несгибаемая. И все равно я страшно волновалась за нее. Кутая нос в ее благоухающий мех, я молилась (несмотря на то, что большая часть моих разговором с Богом происходила, к сожалению, в одностороннем порядке) о том, чтобы мы увиделись снова. Мне казалось, что расстаться с детьми на три месяца — все равно что ампутировать руку и положить ее в морозильник. Я старательно внушала себе, что эта ампутация не такая же необратимая, как потеря Сэма, что сейчас отрезанную руку всего лишь поместят в лед на три месяца. Мама со Стивом убеждали меня, что с детьми все будет нормально, особенно если учесть, что им будет помогать Энн Мэри. А я понимала, что, хотя эти трое взрослых любят Роба и Лидию, они все же не в состоянии дать им ту гремучую смесь истерики и обожания, которую называют материнской любовью. Все говорили мне, что три месяца пролетят незаметно. Филип обещал, что поднажмет и постарается за два года пройти трехгодичный курс обучения на МБА. И все же в сердце мне вгрызался еще один злобный терьер — кто его знает, сколько симпатичных, правильных по всем пунктам девушек поступили на учебу в бизнес-школу Швейцарии, рассчитывая заодно поохотиться на мужчин.

Кембридж испокон веков был домом для лучших в Англии образчиков серого вещества. Будучи людьми умными, его обитатели позаботились о том, чтобы сделать свой город одним из живописнейших и уютнейших в мире. Его колледжи, старинные и современные, числом тридцать один, вольно раскинулись по берегам реки Кем, которая становилась то романтично-бурной, то медлительной — по настроению. Даже в самый первый день, когда студеный январский ветер резал меня не хуже ножа, красота Кембриджа заставила меня забыть обо всех переживаниях и тревогах. К небу тянулись ажурные башенки капеллы Кингз-Колледжа, такие хрупкие, будто их возводили не люди, а пчелы.

— Мисс Браун, мы вас ждем, — воззвал ко мне голос откуда-то с неба. Знание, властность, сила слышались в этом голосе, принадлежавшем распорядителю колледжа.

Скоро я узнала, что распорядитель колледжа действительно наделен нешуточной властью. Он не только хранит ключи от всех помещений, но к нему еще приходит адресованная в колледж почта, и он может читать ваши факсы, если, конечно, заинтересуется. Надзиратели колледжей знали все и всех.

Увидев распорядителя, я почему-то сразу поняла: я на месте, теперь все будет хорошо. Показав мне просторную, удобную комнату с окном, выходящим на четыре плодовых дерева, он степенно удалился, а я первым делом расставила всюду, где можно было, фотографии детей, Филипа и Клео. А потом залилась слезами.

Все в Кембридже было мне непривычно. Начать с того, что дома у нас январь — самый жаркий месяц года. Конечно, я знала, что в Англии зима, но даже представить себе не могла этого промозглого, пронизывающего холода. Он проникал повсюду, от него не защищала никакая одежда и обувь. Солнце — красный прыщик на небе. Мне с трудом верилось, что всего за несколько часов до того та же самая больная шизофренией звезда сияла ослепительной улыбкой над пляжами у антиподов. Английская версия солнца с трудом выползала из постели в половине восьмого, неохотно висела в воздухе, как двадцативаттная лампочка, чтобы к трем часам исчезнуть, погрузив мир в сумрак.