Мы, Боги - Бернард Вербер Страница 57

— Потому что я знаю, что находится за голубым потоком.

— Мы это скоро сами узнаем.

— А если вы меня не возьмете, что тогда? Вы рискуете, что я вас выдам… Убьете меня? Рискнете стать богоубийцами? Хотите носить «Землю 18»? Вчетвером будет не так тяжело.

Я вижу, что они колеблются, и продолжаю настаивать:

— Я могу помочь строить воздушный шар. Я много чего умею. Я был врачом…

Они тихо переговариваются, и я слышу, как Сент-Экзюпери шепчет: «В конце концов, что мы теряем?» Надар поворачивается ко мне:

— Хорошо, мы тебя берем. Но знай, если ты нас предашь, мы избавимся от тебя без пощады. А к тому времени, когда твое тело найдут, настоящий бого-убийца наверняка будет обнаружен.

— Зачем мне вас предавать? Мы здесь все в одной упряжке. Мы все хотим узнать, что находится над нами.

Клеман Адер кивает и протягивает мне иглу.

— Тебе повезло. Мы уже почти закончили. Этой ночью попробуем взлететь. Если ты поможешь, мы отправимся раньше. Сперва нужно дошить оболочку.

Как будто участок головного мозга вспомнил это занятие. Шитье. В современном обществе, где я прожил последнюю жизнь смертного, все действовало с помощью кнопок: кнопки дистанционного управления, выключатели, кнопки лифта, клавиатура компьютера. Используя пальцы только для того, чтобы нажимать, я утратил их ловкость, но она быстро возвращается. Пещерный человек, сидящий во мне, в моем ДНК, помогает освоить одну из древнейших наук — науку узлов. Я шью, завязываю узлы, заплетаю, и после многих часов работы, когда уже начинают сгущаться сумерки, оболочка готова. Мы привязываем ее к ножкам стола, превращенного в импровизированную гондолу.

Монгольфьер ставит посередине жаровню, а рядом кладет запас сухой древесины. Мы вытаскиваем летательный аппарат в центр небольшой поляны и нагружаем его камнями. Блок, перекинутый через ветку дерева, помогает поднять мембрану. Затем Надар зажигает огонь и ставит жаровню так, чтобы горячий дым шел внутрь шара, а не нам в глаза, которые уже и так покраснели.

Наконец ткань надувается. Мы знаем, что нужно спешить. Хотя мы и скрыты в лесу, нас могут заметить. Кентавров поблизости нет, мы отвязываем держащую шар веревку и начинаем медленно подниматься.

Этьен де Монгольфьер говорит, что нужно сбросить балласт, чтобы ускорить взлет, и мы выкидываем из гондолы несколько камней.

Три луны светят в небе, а земля удаляется. Внутри гондолы ужасная жара, и мы поддерживаем огонь, раздевшись по пояс. А ведь раньше я мог летать только благодаря силе мысли…

Все утомительно. Мы уже выбились из сил, но по мере того, как шар поднимается все выше, нам открывается захватывающий вид: остров сверху, весь целиком.

Эдем…

— Это потрясающе, не правда ли? — восклицает Сент-Экзюпери.

Мелкие брызги ласкают кожу, а вокруг летают странные птицы. Я наклоняюсь. Остров имеет форму треугольника. Два холма, возвышающиеся над городом, делают его похожим на лицо, носом которого является Олимпия. Освещаемый лунами океан бросает золотисто-коричневые отблески, а пляжи из мелкого песка окаймлены белой пеной прибоя. От земли поднимается аромат кокосовых орехов, заглушающий даже запах дыма из жаровни.

Решив, что мы поднялись на достаточную высоту, Монгольфьер говорит, что нужно перестать поддерживать огонь. Но мы поднимаемся еще.

— Красота, — говорит Надар.

В его жизни смертного фотограф был первым, кто сделал снимки с высоты. Именно он подтолкнул Жюля Верна написать «Пять недель на воздушном шаре».

Я вижу гору с по-прежнему скрытой в облаках вершиной, голубой поток и светящихся рыб, заметных через густую листву. В это время мои друзья теонав-ты, наверное, уже его пересекли, а может быть, сражаются с большой химерой.

На башне дворца Кроноса бьет полночь. Сверху мне видны вспышки света на побережье. Это Мария Кюри, Сюркуф и Лафайет строят судно, способное выйти в море.

— Наверное, они хотят обогнуть остров, чтобы найти менее охраняемые подходы, — замечает Клеман Адер.

Мы продолжаем подниматься. Надар суетится, привязывает ленточки к вантам, чтобы определить направление ветра. Сент-Экзюпери тянет за веревки, стремясь изменить направление дыма. Внезапно я понимаю, что их беспокоит: мы не летим в нужном направлении. w Я спрашиваю:

— А мы не можем подлететь поближе к горе?

— Это воздушный шар, а не дирижабль, — отвечает Клеман Адер. — Можно только подниматься и опускаться, но не лететь вправо или влево.

— К тому же, континентальный ветер уносит нас в сторону моря, — озабоченно говорит Монгольфьер.

Гора удаляется, а морской горизонт становится все ближе.

Из воды бьет фонтан. Должно быть, вокруг острова водятся киты.

Монгольфьер командует снова зажечь огонь и продолжить подъем. Он надеется найти встречный поток воздуха, который вернет нас на остров.

Последние камни, служащие нам балластом, падают в океан. Но глума не слышно, мы слишком высоко.

Ветер продолжает уносить нас от острова, и Монгольфьер задумчиво смотрит на шар.

— У нас только один выход — спуститься как можно скорее, иначе нас унесет в открытый океан.

Мы гасим огонь, а Монгольфьер тянет за веревку, закрывающую клапан мембраны. Горячий воздух начинает выходить из шара, и мы теряем высоту.

Спуск гораздо быстрее подъема. Наконец наш летательный аппарат с силой врезается в водную поверхность. Не будучи водонепроницаемой, гондола быстро набирает воды, а нам даже нечем ее вычерпывать. Нет и весел, чтобы грести. Когда думаешь о небе, не готовишься оказаться в воде.

Клеман Адер торопит выбросить за борт все тяжелые вещи, и мы оказываемся скрюченными на круглом столе, превратившемся в плот.

И в этот момент совсем недалеко из воды вырывается фонтон, который я видел сверху, сопровождаемый тонким свистом.

— Кит слева! — говорит Над ар.

— Нет, это не кит, — поправляет его Монгольфьер.

Приближающаяся рыба по размерам действительно с кита, но кажется мне гораздо более опасным чудовищем. От китообразного у него только большие глаза. Во рту у него не китовый ус, а острые зубы, каждый величиной с меня.

В финикийской мифологии Левиафан описывается как большой кит, покрытый сверкающей чешуей, или как гигантский морской крокодил тридцатиметровой длины. У него такая толстая кожа, что ее нельзя пробить никаким гарпуном. Он изрыгает пламя изо рта и дым из ноздрей, его глаза горят внутренним светом, а море вокруг него закипает, когда он поднимается на поверхность. Он происходит от мифической змеи Лотан, противника ханаанского бога Эл.