Здесь и сейчас - Лидия Ульянова Страница 57

Под нашей елкой в этот раз вместо двух одиноких подарков разместилась целая вереница ярких свертков. Гюнтеру мы отвели роль Санта-Клауса, Оливер нашел на чердаке рогатую маску оленя и напялил на себя вместе с импровизированной уздечкой, а нам с Вейлой была уготована скромная миссия волхвов, извещающих о рождении Христа.

На другой день мы с Оливером спали до победного, а потом, взяв Агнет, поехали на каток, где долго выписывали круги вокруг елки, падали, вставали и обменивались подарками. Вместе с детьми я ела горячие пончики на морозе, и, честное слово, мне нравились такие каникулы!

А потом приехал Юрген и забрал с собой Оливера. Мой сын выглядел очень счастливым в ожидании новых впечатлений, дня рождения бабушки и катания на лыжах в Гармише. Кроме того, Юрген пообещал сходить вместе с сыном на «Рамштайн». Оли вис на шее у отца, без умолку трещал, несколько раз заново укладывал в рюкзак вещи. А у меня щемило сердце от этой короткой разлуки, от предстоящих нескольких дней вынужденного одиночества. Наташи не было, у Гюнтера после рождественского застолья обострилась подагра – оставалась одна Эрика, но она была всецело занята приехавшим в гости братом и его семьей.

Первые два дня одиночества я провела в пижаме, выбираясь из постели только для того, чтобы кое-как перекусить прямо у раскрытого холодильника. За долгие годы я впервые осталась одна. Мне не для кого было готовить и стараться, меня никто и нигде не ждал. Когда я полностью осознала это обстоятельство, то даже не расстроилась. Я спала и смотрела телевизор, а потом опять спала и снова смотрела, немного завидуя тем, кто может вести подобную жизнь в любое время. Чтобы не напрягаться и не следить за ходом действия, я выбирала старые фильмы, смотренные-пересмотренные, изученные вдоль и поперек. Я перепутала день с ночью и не имела ни малейшего желания выйти на улицу. Я несколько дней не мыла посуду – что там мыть, если в раковине скопилось всего несколько грязных вилок, которыми я вылавливала из банки анчоусы и кукурузу, да стакан из-под сока. А кофе я пила из одной и той же немытой чашки – на ней снаружи появились темные подтеки.

Не могла сказать, что мне чего-то или кого-то не хватало, в своем растительном существовании я была абсолютно самодостаточна.

Неизвестно, сколько все это могло продолжаться и как скоро надоело бы, но тут произошло то, чего я никак не ожидала. Ведь те сны мне не снились уже давно.

Мы на даче – я, Надя и Любомир.

То есть не так: мы с Надеждой приехали сюда, чтобы забрать Любомира, окопавшегося на природе, подальше от посторонних глаз.

Брат съехал сюда где-то с месяц назад, вдрызг разругавшись с нами, «тупыми бабами». Разумеется, мы не выдержали после того, как неожиданно исчезли из шкатулки отложенные на хозяйство деньги. Кстати, это странным образом совпало с появлением денег у брата. Если в одном месте убыло, то в другом непременно должно прибыть – закон классической физики справедлив и в переложении на финансово-экономический мотив. Мы дружно принялись обвинять Любчика, взывать к его совести, он же отпирался до последнего, пока не протрезвел настолько, что почувствовал в себе силы добраться до дачи.

Кирочка волновалась, что он спьяну спалит дом, но мы успокаивали, что на дворе лето и печку топить он вряд ли станет. Подумаешь, даже если упадет и заснет, только проветрит голову среди грядок. Но Кира все равно тайком от нас ездила и проверяла. Заодно отвозила Любомиру немного подхарчиться. Иногда возвращалась вполне довольная, говорила, что брат ловит рыбу и загорает, а другой раз приезжала мрачная и ничего не говорила.

Так могло бы продолжаться до осени – Любомир не приспособлен к деревенской жизни в холодное время года, – но на днях должны были приехать мама с папой, а к этому времени мы обязаны были водворить брата в родное гнездо и реанимировать настолько, чтобы родители не испугались.

Маме с папой еще предстояло узнать, что желтая майка лидера никогда не достанется их сыну, – тренер категорически отказался иметь с Любомиром дело. Каким-то чудом брат сдал весеннюю сессию в институте, на тройки, без стипендии, – это все, чем он мог похвастаться перед нами.

Мы с Надькой даже не поругались с самого утра ни разу, она была со мной последнее время непривычно заботлива и внимательна. Сама нервная, осунувшаяся, серые круги под глазами – из обрывков телефонных разговоров я поняла, что у нее на работе завал и какие-то неприятности, – а меня старалась морально поддерживать. Я вначале ждала, что сестра бросится вправлять мне мозги насчет замужества, ведь от моего решения зависело и ее дальнейшее благополучие: где же возьмешь молодого и красивого канадского миллионера, если я не пойду за Уолтера? Но Надежда держалась стойко и неприятными разговорами не досаждала. А на все осторожные вопросы о ее проблемах только отмахивалась, отвечала «ерунда, выкрутимся как-нибудь», но во взгляде сестры временами мелькала несвойственная ей, какая-то новая жесткость, от которой у меня по спине даже пробегали мурашки. Временами мне начинало казаться, что я ее такую боюсь, и всякое желание расспрашивать тут же пропадало. Но я была ей благодарна за поддержку – жизнь моя, казалось, окончательно дала трещину.

После ссоры с Давидом случилась новая напасть – внезапно заболела моя любимица Ласка. Она лежала на подстилке, свернувшись комком мгновенно свалявшейся шерсти, и вставала только для того, чтобы добрести, пошатываясь, до входной двери, где ее мучительно рвало желчью с кровью. Приходил ветеринар, но ничего обнадеживающего не сказал: похоже на отравление, наверно, съела на улице какую-то гадость. Врач ставил ей капельницы, делал уколы, но от прогноза тактично уклонялся. Я жалела, что не успела к этому времени сама стать ветеринаром, не могла ничем помочь – только ревела. От моей истерики Ласке становилось еще хуже, она принималась нервничать, и рвота открывалась с новой силой. Через два дня ее не стало. Мы с Надькой похоронили ее за домом на газоне, собственноручно под покровом ночи выкопав яму под молодой березкой.

Я проревела еще пару дней, поминутно натыкаясь взглядом на поводок, миску для воды, ненужные больше собачьи лекарства, – мои глаза выхватывали из окружающей обстановки именно эти предметы, и слезы градом катились по щекам.

Кира, тоже убитая горем после смерти собаки, с сердечным приступом лежала у себя в комнате, теперь уже мы вызывали врача для нее. И ей делали уколы, измеряли давление и уклончиво отвечали, что все должно быть хорошо.

Надежда носилась между нами с Кирой, стараясь быть одновременно нянькой и жилеткой. Она даже забросила работу, на несколько дней отпросившись у Наума. Надя варила для нас куриный бульон, ездила на Кузнечный рынок за творогом и сметаной и, чтобы как-то поднять настроение, привозила из «Севера» фирменные «корзиночки».

Уолтер должен был приехать через каких-то девять дней, вскоре после родительского возвращения. Он даже позвонил во внеурочный день и сообщил, что заказал билет на самолет. Я покорно пообещала встретить.

Все это время я ждала, что объявится Давид, но он, казалось, и не собирался этого делать. Я даже наступила на горло собственной гордости и поехала к нему сама. Долго звонила в дверь нашим условным звонком, но никто не открыл. Тогда я нагнулась и заглянула под коврик у двери – ключа не было. Выйдя на улицу, я посмотрела на его окна – там горел свет. Давид просто не хотел меня видеть. На смену банальной обиде пришло ощущение жгучей несправедливости. Всю ночь я терзалась сомнениями и раздиралась противоречиями. Что ж, я подумала-подумала и к утру решила выйти замуж: все будут рады и всем будет хорошо. А я? Что я, стерпится – слюбится, так люди говорят? Первой, кому я сообщила о судьбоносном решении, была сестра – хотелось хоть немного ее порадовать, – но Надежда, к моему удивлению, отреагировала как-то вяло, занятая собственными проблемами.