Люди ПЕРЕХОДного периода - Григорий Ряжский Страница 58

Тем временем полуразмытая облачность в виде мягкого контура женской фигуры, обретя фокус пожёстче, позволявший рассмотреть очертания и даже некоторые детали незнакомки уже в укрупнённом варианте, приблизилась и, не доступив нескольких неслышных шагов, остановилась. Теперь обе мы молчали, изучая друг друга зрением своих оболочек. Поначалу мне всего лишь почудилось… но уже через пару мгновений я догадалась, что картина, представшая передо мной, отчего-то не кажется мне такой уж незнакомой, что в каком-то далёком и основательно утерянном прошлом мне уже приходилось видеть это, но только в ином исполнении: мелкие, близко посаженные глаза, толстые с частыми перетяжками пальчики, губы, собранные пышным бантом, тугие бровные валики. Теперь же всё это словно лишилось прошлой избыточности, обретя свежий облик и недурные пропорции вполне молодой наружности. Череп, брови, веки — всё это было лишено растительности, как, впрочем, и все остальные открытые части тела стоящей передо мной женщины-оболочки. Вероятно, я узнала бы её ещё раньше, если бы не этот внушительного размера лысый шар. И, тем не менее, я узнала. И неожиданно для самой себя произнесла первой:

— Венера, если не ошибаюсь? Госпожа Милосова, верно?

Реакция женской фигуры на мои слова явно отличалась от той, какую она, наверное, предполагала проявить, идя на встречу со мной, поскольку лицо её внезапно вытянулось от удивления, и мне показалось, что слова мои, невольно произнесённые, вызвали некоторый сбой в отлаженной системе отношений между новоявленными гостями этой пыльной пустыни и местными поселенцами, встречающими их на выходе из Прохода. Однако она быстро вернула лицу исходное выражение и ответствовала с нужной расстановкой и достоинством.

— Сестра Венера, — поправила она меня, но, секунду поразмышляв, согласилась и на мой вариант, — хотя можно и просто, без сестры. Только странно, что тебе знакомо это имя. Мне казалось, нас ничего с тобой в той жизни не связывало, и когда я параллелилась, то даже представления не имела о твоём существовании. — Она дёрнула спиной, и откуда-то из-под её глаз вдруг заструился свет. Она подвигала головой оболочки так и сяк, направляя этот искусственно образованный свет в мою сторону, и подала мне сложенную в несколько слоёв одежду: — Накинь, так положено.

Я развернула протянутое и одним коротким нырком забралась в эту холщовку, такую же примерно, что была и на ней. А она продолжила:

— Честно говоря, удивила ты меня, Магда, даже не знаю, с чего теперь начинать.

— Магда? — теперь уже очередь удивляться пришла и мне. — Почему вы меня так назвали? Откуда вы вообще знаете это имя? Вообще-то я Елена по паспорту.

Моим последним словам Венера уже ничуть не смутилась: видно, время смущений уже успело истечь, и с помощью включённой глазной подсветки любое замешательство окончательно растаяло в её объёмной оболочке. Я же, наоборот, уже совершенно не понимала, как себя вести, не говоря уже о том, что у меня имелась к ней тысяча вопросов. Но пока я понимала лишь одно — она здесь не случайно, и мы находимся с ней в разных весовых категориях, хотя обе и не весим ничего, кроме заполняющего каждую из нас объёма некой неслучайной пустоты и самого́ оболочкового контура.

— Не знаю я, — она пожала плечами под хламидой. — Мне наказано было встретить и взять под крыло, вплоть до второго оборота, об остальном я не в курсе. Сама я, кстати, почти что серединная, хоть и с третьего оборота, так что придётся потерпеть, если что. У нас тут строго, есть закон, есть порядок, есть устав. Всё расписано и определено задолго до сегодня, так что никто толком не знает, когда всё началось, если считать от начала, в смысле, вообще от начала всех начал. А определяться будем с первоочередного, с введения в курс малых постижений и ознакомления с уставом ВКПБ — вечного курса предстоящего блаженства. Но это уже когда чуть-чуть освоишься и уяснишь себе первые уроки постижения.

— Какого постижения? — не поняла я. — Это что у вас тут, подготовительные курсы, типа как у нас там? И кто учителя?

— Покамест я твои учителя, — ответила Венера с лёгким вызовом, — ну, а после поглядим ещё, как станешь набирать. Тут никакие левые дела не прохиляют, здесь или же надо, или же не надо. Если что — сразу слетишь обратно, от первого оборота и вниз по главной вертикали, сама, наверно, понимаешь, в направлении куда.

Я не понимала. Как не могла взять в толк, что вообще происходит, куда я попала, где святые ангелы с архангелами и кто есть тот тайный распорядитель, которому я обязана своей встречей с этой отвратительной Венерой Милосовой. Кроме того, я хотела бы определённо знать, мёртвая она, проводница моя в мир светлых теней, или условно живая, как и я, попавшая сюда явно по недоразумению. И где сейчас Герка, и как закончилась презентация «Шиншиллы», и здорова ли мама, и где я сегодня проснусь, поскольку, скорее всего, просто напилась с наших радостей, как последняя уродка, и эти непредсказуемые для моего слабого здоровья алкогольные последствия завели меня в такие дебри, что хоть срывай с себя эту вполне реалистичную на вид хламиду и требуй виртуального билета обратно.

Это было удивительное чувство, шатко балансирующее на границе двух противоположных сознаний, укоренившихся в одном и том же объёме. То, прошлое, остаточное, но уже навек утраченное, оставленное в старых пределах, вероятно, всё ещё не желало покидать своего прежнего вместилища и всячески тормозило переключение на новое, возникшее и занявшее положенное ему место сразу после Перехода. Вместе с тем я не могла не понимать и того, что, как бы я ни уговаривала себя проснуться и вернуть всё отнятое у меня этим дурным сном, этого уже никогда не произойдёт, как не будет больше в моём обитании Германа, мамы и Парашюта.

Наверное, Венера что-то почувствовала, поскольку пауза с моей стороны несколько затянулась, и при намечающемся раскладе событий она решила вернуть себе изначальное превосходство.

— Может, вопросы имеются? — поинтересовалась Милосова, придав голосу своей оболочки ноту лёгкого менторства. — Ты думай, думай пока, я же ведь не вечно опекать тебя буду, Магда. Вспоминай, какие, может, дела остались у тебя несделанные там, потому что есть возможности кой-какие, можно об этом отдельно поговорить, если что. Овал, там, канал, всё такое. Это всё в плане, хотя тут у нас каждому своя канарейка, как говорится, так что как кому повезёт. Лично я, например, чётко пролетела, так и не вышла на связь со своей параллельной, не достучалась, не дооралась до неё. А с другой стороны, это и ясно — больше ведь не так бывает, как тебе надо, а как получится по течению земных дел. Мой-то случай вообще особый, потому что ни преступник, ни жертва не любят на место преступления возвращаться, их туда после, кто б чего про это ни рассуждал, никакими коврижками не затянешь. Хотя и надо было б мне услышаться со мной же, просто позарез как надо, — предупредить там, на дальнейшее образумить, и вообще. Ну, и самое главное хотя бы про себя вызнать, основное — чего там со мной сделалось и чем всё оно закончилось: совсем плохо всё или, может, хотя бы никак, терпимо? А то пребываю себе тут, понимаешь, при полном параде, нос в шоколаде, вся себе в мечтах да надеждах на последний оборот, на вечное блаженство после Входа, а там об меня, может, ноги сейчас вытирают и всё ещё пользуют как последнюю… — она сокрушённо покачала лысым шаром. — Если, конечно, есть ещё об кого вытирать и пользовать. Господи Боже сила небесная, это что же со мной стало-то, а? Неприятно ведь думать про такое, согласись.