Свинцовый дирижабль. Иерихон 86-89 - Вадим Ярмолинец Страница 58

После этих слов я очень-очень осторожно поцеловал ее, и впервые она не сделала попытки уклониться, напротив, она прижалась своими губами к моим. Оторвавшись от меня, она перевела дух и, когда я хотел снова поцеловать ее, остановила меня.

– Постой, я хочу еще сказать тебе что-то важное. Ты знаешь, как всегда моя мама говорит – мол, я ищу рыцаря на белом коне. Это правда, Митя, мы все ждем своего рыцаря, который сделает что-то необычное, значительное. И я знаю, что то, что ты сделал, это такой шаг... То есть я хочу сказать, что я не знаю в нашей редакции никого, кто бы мог так поступить.

– Я чувствую себя героем, – сказал я, прижимая ее к себе. – На белом коне. Но без средств к существованию. Что же мы будем делать дальше?

– Я тебе скажу, что дальше, Митя.

– Ну, давай.

Она снова набрала воздух и шумно выдохнула.

– Значит так. Дальше ты выключишь свет. Потом ты пойдешь и примешь душ. А я буду ждать тебя здесь.

Это было настолько невероятно, что я рассмеялся. Потом я отпустил ее, выключил свет и пошел выполнять полученное распоряжение. Когда я вернулся, подрагивая от ледяного душа, горячая вода, ясное дело, не шла, я был почти уверен, что в комнате уже никого не будет. Но я ошибся.

– Ты что ебнулся, грузчиком? – сказал мне Миша. – Положи пару копеек и возьми будку стеклотары. – На хрена тебе уродоваться с этими алкоголиками?

– Пару копеек это – сколько? – спросил я.

– Ну, штуки три надо дать. И потом будешь отстегивать еще что-то людям в торге. Но это уже как договоришься.

– Миша, откуда у меня три штуки?

Улыбка тети Светы, при которой происходил этот разговор, давала понять, как ей жалко меня, бедного. В смысле, неимущего.

– Слушай, Миша, мне не надо этих баснословных доходов, мне нужна простая работа. Грузчиком будет нормально.

– Чувак, зачем устраиваться на плохую работу, если можно устроиться на хорошую? Ну, тебе что, негде три штуки занять? У родителей, например, у теток каких-то? Ты что, сирота казанская?

Повисла пауза, во время которой у меня возникло ощущение, что Миша прикидывает, может ли он дать мне эту сумму, но тетя Света своевременно пришла ему на помощь.

– А что, пусть грузчиком пойдет, – сказала она. – Холодильник всегда будет полный. Колбаса, сыр, консервы хорошие. Это если в нормальный магазин попадешь, конечно.

– Так узнай, может, его к тебе возьмут?

– Я спрошу.

– А что, без блата не возьмут? – спросил я.

– Я знаю? Пойди в торг и скажи, что хочешь грузчиком. Проще некуда. Они тебя дальше направят. Грузчики всегда нужны. С трудовой книжкой у тебя все в порядке? Что у тебя там написано?

– Последнее место работы – газета.

– Тоже проблема может быть. Вчера в газете, а сегодня – грузчиком. Начнут выяснять почему.

– Так что делать?

Тетя Света пожала плечами.

– А я знаю? Не получится, можно попробовать книжку купить.

– Какую?

– Трудовую, какую еще?!

– За сколько?

– Зависит от того, что ты раньше делал. Знаешь как, одни сидят, им потом трудней устроиться. Чего сидел, почему, сколько. Один выпил и жену зарезал, другой украл. Вороваек никто не хочет.

– Я-то не сидел.

– Уже легче.

Когда тема моего трудоустройства была исчерпана, Миша спросил, собираюсь ли я идти на сходку.

– В “Ретро”, что ли?

– Ты что больной? Какое “Ретро”? Сейчас на Девятой Фонтана будут собираться, ты что, не знаешь?

– Миша, веришь, я сейчас даже думать об этом не могу. Мне может в следующем месяце за квартиру платить нечем будет.

– Ну, смотри, дело хозяйское. Я пойду посмотрю.

Если бы Кузнецову дали полную свободу действий, он бы, наверное, поставил Мишу к стенке как неподдающегося коммунистическому воспитанию. Или отправил на лесоповал. Как когда-то его предшественники отправляли туда не желавших идти в колхозы кулаков.

Вечером мы с Наташей пошли в “Зеленый театр”. Это был первый за несколько лет случай, когда я стоял в очереди ко входу со всеми обилеченными. А раньше бы прошел по корочке через служебный вход и уже был бы за сценой с музыкантами. Деревянные скамьи были чуть влажными от вечерней росы. Свет пятнами лежал на листьях акаций, мошкара моталась у прожекторов, вокруг нас шумели нарядные и возбужденные в ожидании концерта молодые люди, жизнь была теплой и славной в тот вечер. Может быть, и Наташа, и Кащей были правы: можно было и здесь найти какую-то приемлемую форму существования, какую-то нишу, в которой тебя не касалась бы деятельность комитета, парткома, профкома или коммерсантов типа Гончарова, которые были и будут всегда, благодаря своему таланту делать деньги, даже когда всем кажется, что это невозможно. Но в стороне от них, имея какую-нибудь простую работу, жить, вероятно, можно было. Надо было только найти эту работу.

Ощущение обычного зрителя в большом зале отчасти мне даже нравилось. Я избежал ритуала очередного знакомства с Агузаровой, которая с утомительным однообразием не узнавала меня, хотя я беседовал с ней в каждый ее приезд в Одессу.

– Я могу уделить вам ровно шесть минут, – сказала она в последнюю нашу встречу. – А чтобы сэкономить ваше время, я сразу хочу сообщить: мы только что вернулись с фестиваля ска в Швеции, где пресса сообщила о новой восходящей звезде. Эта звезда должна потрясти мир. Но имя этой звезды я вам не скажу!

Я тогда так и назвал свою заметку – “Шесть минут с восходящей звездой”. Не знаю, как в Швеции, но здесь она, конечно, была нашей звездой, пусть даже глуповатой и по-провинциальному манерной. Но когда она пела, срываясь с рок-н-ролла на совершенно джазовый скет, все это уже не имело никакого значения. Так было и в этот вечер. Ее высокий и звонкий голосок просто летел над ритмом ударных, гитары и баса: “От Москвы до Ленинграда и обратно до Москвы, пляшут лини-и ограды и мосты!” В задних рядах плясали забравшиеся на скамейки подростки, другие плясали в широком проходе между рядами, и я впервые видел, что менты никого не останавливают и мир при этом не рушится, не превращается в хаос “вседозволенности”, которым нас постоянно пугают.

После антракта выступал “Лотос”, о котором я ничего не слышал. Когда они заиграли, в зале, кажется, никто не понял, что это за музыка, и я, признаться, тоже. Зрители, насытившиеся выступлением “Браво”, потянулись к выходу, а я слушал незнакомую музыку с очень стабильным, вязким ритмом и трескучим звуком клавишных. Потом басист запел:

Слепили бабу на морозе – руки, ноги, голова.

Она стоит в нелепой позе – не жива и не мертва.

А мне другой не надо нынче, пусть красивых в мире тыщи,