Былое и выдумки - Юлия Винер Страница 59

Ну, во-первых, совсем не все они москвичи. Лица, как деликатно выражается пресса, «кавказской национальности» развозили по уличным лоткам свои овощи и фрукты. Мелкие приезжие перекупщики тащили к междугородным поездам коробки с заграничной бытовой электроникой, еще не дошедшей до глубинки. Пригородные селяне (так они стали называться. «Колхозники» – неприлично, «крестьяне» – архаично, «мужики» – некультурно как-то, да ведь там и бабы есть!) запасались всем, что есть в Москве, но нет у них. То же и гости из «ближнего зарубежья».

Главная же масса, разумеется, – это простой московский покупатель. В Москве ведь теперь все есть. И всем можно торговать. Обыватель, похоже, принял призыв руководства к «рыночным отношениям» буквально и превратил город в гигантский базар.

Вот ведь вроде и замерло в стране производство, а сумели же наклепать гигантское количество аккуратных стандартных ларьков, рядами тянущихся по всем улицам и площадям, у всех станций метро, просто на пустырях. И все ларьки заняты, во всех сидят крепкие, суровые юноши, торгуя… впрочем, у них явно имелись в жизни иные интересы, а в ларьках они, кажется, сидели просто из любви к искусству. Редко-редко купит кто пачку сигарет, либо «сникерс», либо баночку пива. Рассмотрев ассортимент, я не удивлялась отсутствию очередей подле ларьков. Правда, в них выставлен был набор тех самых пестрых баночек, коробочек, бутылок и пакетов, один вид которых по телевизору еще совсем недавно вызывал у советских граждан воспаленные мечты о недосягаемой забугорной фирме. Две-три такие пустые коробочки либо бутылочки на полке служили украшением московской квартиры! И что же? Бежит обыватель мимо бесконечного ряда ларьков, глянет мельком на осуществленную мечту, плюнет и поволочет свою тележку дальше. Вначале он, удовлетворенно приговаривая «ничего-о! Запад нас прокормит!», попробовал сгоряча кое-что из баночек и пакетиков – но быстро убедился, что с «Запада» к нему, как на свалку, посыпалась всяческая залежь. Никому не известных марок прогорклые чаи, конфеты и печенья (своими глазами видела пачку голландского печенья производства 83-го года), итальянская обувь с отваливающимися подошвами, мутные корейские джинсы, блистающие немодным даже здесь люрексом кофточки с Тайваня… Французские духи (обязательно купи, наставляли меня перед отъездом, там дешево), на запах и на вкус просто слабый чай. Спрессованный временем растворимый кофе из Израиля. Громоздкие китайские плащи… Даже сигареты «Кент» – сама нарывалась – имели такой вкус, словно они, как та ворона, не раз мокли и сохли по пути в ларек.

Но главное – дорого. Очень, очень, дорого. Кто из простых людей, получающих 30–50 тысяч рублей месячной зарплаты, мог позволить себе пачку печенья за две тысячи восемьсот?

Нет, не здесь нагружали москвичи свои тележки.

Сколько рынков стало в Москве! Всегда были, но разве столько! Кажется, любое открытое пространство в городе преобразовано было в рынок. Даже стадион в Лужниках очищался от грандиозной толкучки только в дни особо важных футбольных матчей. Замечательный некогда травяной покров, вытоптанный десятками тысяч ног, восстановить, говорят, уже не удастся.

А знаменитый «вернисаж» в Измайловском парке! За несколько лет из одной аллеи, где действительно стояла некая художественная продукция и блистала золотом и лаком несчетная рать политических и религиозных матрешек, он, как нефтяное пятно, расползся на огромную площадь. Живопись (ее и в других местах несметное количество) потеснилась, матрешки несколько сократились в числе и повысились в цене: от 20 до 100 долларов комплект! Хотя и порядочно теперь бегало по Москве богатых иностранцев, но не столько же! А что сделали с мириадами политически устаревших матрешек-брежневых и горбачевых? Отправили в Гонконг в обмен на ихнюю заваль? Основное же пространство затопили самые разнообразные предметы – перекупленные в магазине, добытые со склада, состряпанные на дому кустарным способом, вывезенные из закупочных «шоп-туров» в Турцию или Португалию, выпавшие в осадок от «гуманитарной помощи», либо просто вынесенные из своего (или чужого) дома. Граждане ходили сюда по воскресеньям, с детьми и собаками, на людей посмотреть и себя показать.

А покупали по-прежнему главным образом в магазинах. И в магазинах действительно «все есть». Тогда зачем же тележки, заменившие многим верные авоськи, почему москвичи, особенно москвички, никогда не ходят с пустыми руками, вечно таскают тяжелые сумки? Есть-то оно, может, и есть, но рассеянное надлежащим образом в пространстве и времени. В этом «гастрономе» есть молоко, но нет творога. В тех «Продтоварах» есть масло, но нет сыра и сметаны, а завтра не будет ни того, ни другого, ни третьего, но, может быть, завезут «бедрышки куриные, мороженые», или куриные же «ножки Буша». В этой «мясо-птице» на прилавке лежат некие шматы трупного вида и запаха, а в той, всего три остановки на троллейбусе, сердце покупателя уже издали радостно вздрагивает при виде длинной, многообещающей очереди: может, мясо завезли, а может, колбаску дешевую тыщи по две. Зато в каждом, хоть продовольственном, хоть промтоварном, магазине можно было купить дорогой импортный майонез, черные ролики голландского «фермерского» паштета (1200 руб. штучка), бутылку пепси-колы (тоже тыща), а также весь знакомый по ларькам джинсово-люрексный ассортимент «фирмы». В отделе «Соки – воды» купишь электробатарейки и бижутерию, в «Рыбе» – видеофильмы и презервативы, в кондитерском может случиться карамель, а уж наверняка – брошюры по астрологии и методам народного врачевания.

Короче, есть абсолютно все.

Вот кооперативов, по сравнению с недавними годами, стало куда меньше. То ли организаторы их уже насытились и отпали от пирога, то ли налогами их задавили, то ли соседи завистью извели, то ли просто мода прошла. Зато расплодились ТОО – вроде бы; товарищества с ограниченной ответственностью. Ответственность, надо сказать, и впрямь весьма ограниченная. Зашла я как-то в ТОО-вский магазин в половине первого, а уборщица мне кричит «Закрыто! «Да ведь рано еще на перерыв закрывать», удивилась я. «А у нас магазин теперь частный, – ответила она злорадно, – когда хотим, тогда и закрываем». В другом ТОО я поинтересовалась, почему не сбавляют цену (7500 руб. кг.) на чудовищно вонючую «осетрину свежемор.», третий день валявшуюся на прилавке. Ответ был: «Наш товар, захотим продадим, захотим так сгноим». И гноили, гноили балыки, дорогие колбасы и копчености, свежую вырезку и антрекоты, гноили, но ни копейки не сбавляли. Слабо еще была тогда поставлена идейно-разъяснительная работа по азам капитализма.

Впрочем, частный ли данный магазин, мастерская, фирма, компания, банк, или государственный, или смешанный, или вообще наполовину иностранный – обыватель обычно не знал и узнать не мог. Не знали этого, чаще всего, и рядовые работники данной фирмы, СП или ТОО. Если фирма была оборотистая, живая и платила хорошо, то они усердно трудились и без лишних вопросов получали свои приличные зарплаты, зная, что каждый лишний день существования фирмы – это подарок судьбы. В других дело двигалось туго – тогда работали на чистом энтузиазме, питаясь щедрыми обещаниями начальства, которое тем временем лихорадочно искало спонсора, инвеститора, ментора, протектора, куратора, магната, мецената, черта в ступе, – лишь бы согласился дать средства для закупки и моментальной перепродажи где-то плохо лежащего и, скорее всего, бывшего государственного куска. Ну, а крупное начальство, у которого, как здесь говорится, все уже схвачено – прочные экспартийные и аппаратные связи, доступ к любой информации, крючкотворная легальная помощь и надежная физическая охрана, – эти и вовсе не тратили времени на разделение частного и государственного: без надобности.