Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1 - Борис Носик Страница 59

«Пишу Вам после 16-часового рабочего дня, уставшая не от работы, а от заботы: целый день кручусь, топчусь, верчусь, от газа к умывальнику, от умывальника к бельевому шкафу, от шкафа к ведру с углями, от углей к газу, – если бы таксометр! В голове достукивают последние заботы: выставить бутылку – сварить Муру на утро кашу – заперт ли газ? Так – каждый день, вот уже – сколько? – да уж шесть лет, с приезда за границу…»

Марина Ивановна жалуется в письмах на неряшливость всех членов семейства, но воспоминания ее лучших подруг (собранных цветаеведом В. Лосской в отдельной книге) не щадят и хозяйку дома. «В доме у них грязь была ужасная, вонь и повсюду окурки. Среди комнаты стоял громадный мусорный ящик», – вспоминает Саломея Андроникова. Об этой помойке посреди комнаты, о неряшливости и немытости своей гениальной подруги (и одно время – соперницы в любви) вспоминает и М.С. Булгакова-Степуржинская. А между тем Цветаевой хотелось освобождения для литературных трудов, она была не старая еще женщина, и у нее была постоянная, неутомимая потребность в дружбе и «настоящей» любви. Вот письмо 1928 года А. Тесковой из Понтийака, с океанского берега, о восемнадцатилетнем друге Цветаевой – поэте Николае Гронском:

«…Чудесный собеседник и ходок… В Медоне мы с ним часто видимся, но – отрывочно, на людях, считаясь с местами и сроками. Здесь бы он увидел меня – одну, единственную меня… Будь я другой – я бы звала его, «либо – либо», и он бы приехал, бросив семью, которая в данный час только им и держится (не денежно, хуже), и был бы у меня сентябрь – только не мой, ибо у той, которая может рвать душу 18-летнего на части, не может быть моего сентября. Был бы чужой сентябрь…

Я знаю, что таких любят, о таких поют, за таких умирают. (Я всю жизнь – с старыми и малыми – поступаю как мать.) Что ж! Любви, песни и смерти – во имя – у меня достаточно!»

В медонских письмах немало восторженных строк о маленьком сыне:

«У нас весна. Нынче последний день русской масленицы, из всех русских окон – блинный дух. У нас два раза были блины, Аля сама ставила и пекла (Аля – почти взрослая дочь Цветаевой, Мур – ее маленький сын. – Б.Н.). Мур в один присест съедает 8 больших. Его здесь зовут «маленький великан»… В лесу чудно, но, конечно, несравненно с чешским… Мне и те деревья больше нравятся». (Позднее будут вспоминаться медонские деревья, как в Медоне вспоминались чешские…)

Кстати сказать, и упомянутый выше поэт Р.М. Рильке живал когда-то в Медоне. Он был секретарем у скульптора Родена, и Роден позволил ему жить в хижине близ своей виллы (впрочем, позднее, в старости, придя в дурное настроение духа, Роден однажды выгнал поэта, как нашкодившего слугу). Вообще же Медону везло на деятелей искусства и писателей. Кроме упомянутых уже Вагнера, Родена и Селина, здесь жили Руссо, Рабле, Сен-Симон, Жак Маритен, Арп, Сегонзак, Арманд Бежар, Мамлеев (а Василий Бетаки живет и сейчас)… В Медоне даже есть Музей искусств и истории, где упомянуты все великие творцы, жившие в Медоне, и экспонируются их произведения. Но еще интереснее в Медоне две сохраненные для потомства мастерские – Родена и Арпа.

В 1895 году Роден купил у некой медонской художницы довольно скромную (двухэтажную с мансардами) виллу в стиле Людовика XIII. Вилла стояла на холме над излучиной Сены, над садами, виноградниками и лугами. К тому времени Роден еще не порвал со своей талантливой и красивой ученицей, сотрудницей, любовницей и любимой моделью – скульпторшей Камиль Клодель, но дело уже шло к разрыву. В 1898 году Камиль покинула мастерскую Родена, ей было 33 года (ему 52), она хотела изменить свою жизнь, выйти замуж, найти иной путь в искусстве. Она была неукротима в любви и творчестве, они прожили вместе пятнадцать лет. В 1913 году она сошла с ума и влачила свои дни в безумии еще 30 лет (умерла в октябре 1943 года).

А в Медоне после ухода Камиль поселилась та, что была когда-то первой женщиной Родена, – Роза Бере. Ее роман со скульптором начался в 1864 году (когда Родену было 24 года). Она не была ни красавицей, ни художницей, ни грамотейкой, она была белошвейкой, любила его, родила ему больного сына. Рано состарилась, но верно стерегла его мастерскую. И когда Роден возвращался в Медон, ему порой казалось, что он возвращается домой. Роден был еще полон сил, имел успех у женщин, был всемирно известным скульптором. Десять лет спустя в жизнь его вторглась энергичная, бесцеремонная герцогиня де Шуазель. Она хотела избавить его от всего, что было в прошлом, стать единственной его повелительницей. Но еще восемь лет спустя Роден вернулся к Розе в Медон.

Рильке был секретарем у Родена в 1908-м. В те годы Роден увлекается балетом: он создает скульптуры танцовщиц и танцовщиков. Увидев в первый раз Нижинского, Роден пришел в восторг и начал работать в Медоне над статуей Нижинского. Но однажды, приехав в Медон в жаркий полдень и обнаружив, что скульптор и его модель заснули обнаженными, ревнивый Дягилев пришел в ярость и запретил сеансы.

Как король Лир, Роден еще при жизни завещал все свое имущество, и свои дома, и все работы государству (и как король Лир, был за это наказан). Во дворце Бирона государство еще при жизни скульптора начало создавать музей его бронзовых и мраморных статуй. Жить во дворце ему теперь мог разрешить только директор музея.

На роденовской вилле в Медоне оставались керамика, гипсовые модели и слепки. Для тех, кого интересует процесс рождения скульптуры, медонский музей Родена ныне не менее увлекателен, чем тот, что во дворце Бирона и в саду вокруг дворца.

29 января 1917 года, в самом разгаре войны, Роден приехал в Медон, на свою виллу, чтобы через 53 года после дня их знакомства обвенчаться с Розой Бере. Роза умерла 18 дней спустя – 77-летний Роден последовал за ней через девять месяцев, в ноябре 1917-го…

Он лежал в салоне-мастерской медонской виллы, закутанный в белую шерстяную рясу – точь-в-точь такую, в какой он изобразил своего Бальзака. Отвергнутая заказчиком (Обществом писателей) модель статуи Бальзака тоже покоилась в мастерской, ожидая дней своей славы…

Так сложилось, что Медон стал городом знаменитых скульпторов. Скульпторы жили и работали в этом ближнем, но таком зеленом и живописном пригороде еще и до Родена – Постав Крок, Шарль Девернь, Оноре Юссон, Сопик… Позднее, при Родене, на вилле его бывали Бурдель, Деспио, Майоль. После смерти Родена скульпторы не забыли дорогу в Медон – Аристид Миан, Матео Эрнандес, Андре Блок. Еще и нынче живет здесь (уже больше полувека) Франсуа Стали, создавший общую мастерскую для скульпторов и архитекторов. А в доме № 21 на улице Каштанов открыта для посетителей (в доме, спроектированном его женой Софи) мастерская знаменитого скульптора Жана Арпа, прожившего в Медоне сорок лет. У него до войны регулярно собирались художники. В войну супруги жили в Швейцарии, и Софи погибла там в 1943 году, надышавшись печного угара, а Жан вернулся в Медон в 1945 году. Французский Фонд Арпа, разместившийся в доме покойного скульптора, проводит ныне экскурсии и конференции и издает материалы о творчестве Арпа.

Впрочем, есть люди, которые никогда не были согласны с определением Медона как «города скульпторов». Эти люди называли Медон городом русских. Проведшая детство в Медоне в окружении русских семей на нынешней авеню Маршала Жоффра французская писательница русского происхождения Зоэ Ольденбург писала в своем романе «Радость-печаль»: