Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине - Филип Аллен Грин Страница 6

«Ты сделала это, — шепчу я футболке с номером „7“ на фотографии. — Ты привела свою команду к победе. Ты всегда этого хотела. Ты сделала это, и они победили. Теперь ты свободна. Покойся с миром».

Шесть утра.

До конца ночного дежурства остался час.

Дождливый февральский вторник.

Я пью кофе и смотрю, как дождь барабанит по лужам во дворе приемного покоя. На улице темно. Луч фонаря разрезает дождь и туман и теряется в темноте.

Я делаю глоток. Кофе крепкий, темный. В этот час кофе творит чудеса. Делаю еще один медленный глоток, сжимая стеклянную кружку обеими руками.

Остался всего час.

В приемном покое пусто. Уборщицы все закончили. Они отмыли полы приемного покоя от крови, рвоты и экскрементов. Они смыли черную грязь, которую принесли на своей обуви пациенты и их родственники. Полы снова сверкают белизной. В них отражаются параллельные ряды люминесцентных ламп, тихо гудящих над головой.

Все каталки приготовлены к дневной смене. Все застелены тонкими белыми хлопковыми простынями. Простыни туго натянуты на жесткие черные пластиковые матрасы. В изголовье каждой каталки лежит подушка.

Телевизоры не работают. Ни сериалов, ни ток-шоу, ни CNN, ни Fox News. He звонят мобильные телефоны, не мигают тревожные лампочки.

Все тихо.

И спокойно.

Пока.

Я бужу пациентов в пять часов. Из-за дождя я дал пьяницам поспать лишний час. Я бужу их, они зевают и трут налитые кровью глаза на небритых лицах. Они не спорят, не просят сэндвич, даже не благодарят. Они могут лишь подняться навстречу новому дню. Они знают, что я оказал им огромную услугу, позволив выспаться здесь. Это исключение — дождь сегодня слишком сильный.

Пьянчуги поднимаются и один за другим скрываются в темноте под дождем. Они напоминают мне лосей, которых я иногда вижу, когда выезжаю за город, в горы. Они движутся медленно, осторожно, аккуратно. Я понимаю, что они нащупывают свой путь в жизни и неуверенно его прокладывают. Каждый ищет еду или выпивку — так еще один день будет прожит.

Я смотрю, как последний останавливается прямо за стеклянной дверью приемного покоя. Он роется в мусорном баке, выискивая бутылки, чтобы обменять их на несколько пенни или даже на целый доллар. Но ему ничего не удается найти. Он стряхивает капли дождя с головы, взваливает на плечо мешок и уходит в темноту вслед за своими товарищами по несчастью, направляясь на все четыре стороны.

Я прислоняюсь к стойке с медицинскими рациями. Всю ночь они передавали сигналы тревоги, но сейчас умолкли. Я делаю еще один глоток кофе. В дальнем конце зала сидит медсестра и что-то внимательно изучает в компьютере. На мониторе сияет голубое небо и высятся зеленые пальмы. Девушка кликает на баннер — ее мечты явно где-то далеко. В нескольких метрах от нее сидит медбрат. Ему уже за пятьдесят. Волосы поседели. На плечи он накинул белое больничное одеяло, а ноги скрестил и положил на соседний стул. Голова его клонится набок. Он спит. Я вижу, как подрагивают его руки и ноги. Наверное, ему снится новорожденный, которого мы спасли этой ночью.

Приемный покой готовится к новому дню. Через двадцать минут придут медсестры следующей смены. Все начнется сначала. Ночная смена уступит место дневной. Вскоре появятся пациенты, и приемное отделение заполнится. Раздастся вой сирен скорой помощи, будут кричать младенцы. Большинство пациентов мы спасем, но кто-то умрет.

Дневная смена будет бегать, спешить, делать все, что в их силах, чтобы помочь всем. Они устанут и вымотаются, как мы пару часов назад, когда приемный покой был полон. Через двенадцать часов мы встретимся, и они будут такими же, как мы сейчас, — усталыми, с серыми лицами и покрасневшими глазами.

Когда мы вернемся, зал будет выглядеть не так, как сейчас. Здесь будет полно пациентов, будет шумно и суетливо. Но сейчас, на короткий момент, в приемном покое царит тишина.

Я делаю еще один глоток. Кофе почти кончился. Дождь барабанит по лужам за окном.

«Да, — думаю я. — Если знаешь, где искать, то покой можно найти везде. Даже здесь».

Олень прыгает. Он скользит по мокрой грязи, взмывает в небо и падает прямо перед яркобелыми фарами «тойоты камри».

Водителю кажется, что олень рухнул с неба, словно брошенный чьей-то гигантской рукой, невидимо нависающей над проселочной дорогой. Копыта оленя гулко ударяются о дорогу, длинные ноги сгибаются, чтобы скомпенсировать силу удара. Резкие тени пробегают по боку оленя — машина быстро приближается. Мышцы спины сокращаются, готовясь отправить животное в новый прыжок, к другому краю дороги.

Водителя охватывает ужас. На скорости семьдесят шесть миль в час у него нет времени что-то сделать, даже нажать на тормоз. Решетка радиатора таранит оленя. Фары на мгновение гаснут, а потом начинают моргать красным и белым светом. Олень исчезает во мраке. Его больше нет в этом мире.

Водитель реагирует, но уже слишком поздно. Он выкручивает руль в сторону. Машина начинает скользить. Паника водителя усиливается, и он резко выкручивает руль в противоположном направлении. «Тойоту» разворачивает к дороге, прочь от белых столбиков, которые возникают в свете фар, как клавиши рояля, падающие с неба. Колеса скрипят и скользят по асфальту, дорога начинает мстить. Машина переворачивается раз, потом еще раз, еще… Когда она останавливается, то перестает быть машиной — это искореженный стальной гроб. Масло капает, бензин вытекает, над горячим радиатором в холодном ночном воздухе поднимается пар. Троих из четверых подростков, сидевших в машине, тоже больше нет.

Какое-то время в машине никто не двигается. Воцаряется тишина. Вдруг тишину нарушает тихий плач. Груда металла позвякивает и содрогается. Через разбитое заднее стекло выбирается юноша в порванном смокинге. Он падает на землю, перекатывается на спину. Он лежит, глядя на мерцающие в небольшом просвете между тучами звезды. Парень дрожит, сердце его отчаянно бьется. Он прислушивается к звуку вращения одного из колес. Рядом с ним груда металла, которая только что была машиной.

Сейчас 1:38 ночи. Суббота. Маленький городок. — Док, — меня трясут за плечо. — Док, проснитесь. У нас травма.

Я сажусь на кровати и потираю лицо. На подбородке пробилась щетина. Во рту пересохло — слишком много кофе. Мне снился наш старый пес — он кидался в озеро за брошенной палкой. Он никогда в жизни этого не делал. Я смотрю на часы. 2:04 утра. Черт!

Я выхожу в зал. Ночная медсестра Сьюзен включает свет. Приемный покой оживает. Из громкоговорителя раздается голос:

— Внимание! Травматологи — в приемный покой! — пауза и снова: — Внимание! Травматологи — в приемный покой!

Я улыбаюсь. Наша команда состоит из четырех человек. Когда я работал в большом городе, у нас было около двадцати разных специалистов, техников, медсестер, администраторов и хирургов. Так было и днем, и ночью. Порой специалистов было столько, что некоторых приходилось выгонять, чтобы освободить место для пациентов.