Последнее семейство в Англии - Мэтт Хейг Страница 6

– О, Шарлотта, детка, – сказал Адам, усаживаясь рядом с ней на кровати. – Брось, не плачь.

Руки Шарлотты тяжело лежали на коленках, и хотя мы были близко, она казалась совершенно одинокой. Перенесенной в другой мир – мир горя.

Адам тоже это почувствовал и понял, что слов не хватит, чтобы ее вернуть. Он хотел утешить ее. Прикоснуться, обнять.

Он сомневался. Устало потер свое лицо.

Сейчас он мало что мог сделать. С тех пор как ее тело начало набухать женственностью, он был очень осторожен. Хотя мне было трудно понять эту проблему, я чувствовал его тревогу, когда он сидел с ней рядом, с парящей над ее коленкой рукой, пытаясь вспомнить, где находятся нейтральные зоны.

В итоге он обнял ее за плечи. Это было неловко поначалу, и мы почти ожидали, что Шарлотта уклонится. Но нет. Напротив, ее голова поневоле упала Адаму на грудь, и девочка забилась в рыданиях.

– Дедушка, – слово звучало приглушенно, но отчаяние в ее голосе и запах были слишком ясны.

– Знаю, Лотти, – сказал Адам.

Я ощущал полную беспомощность. Я абсолютно ничего не мог сделать, чтобы изменить ситуацию, или хотя бы подбодрить их. Пакт не готовит вас к таким моментам. Моментам, когда боль есть, а опасности нет.

Но все равно я хотел помочь.

Я заботился о них, вот в чем дело.

До этого мгновения – когда я увидел, как Шарлотта уткнулась в пижаму Адама, в надежде что все исчезнет – моя забота о Семье заключалась в приверженности Пакту. И вот я стоял за пределами сцены, которую нюхал, неспособный никак на нее повлиять.

Но нет: это мои мысли сейчас, когда я вспоминаю. А тогда я не сомневался в Пакте. Я был в замешательстве, конечно, и хотел все исправить. Но тут не было неповиновения. Я все еще учился, еще было то, чего я не знал. Я не полностью понимал двойственную природу боли, что она могла и разделять Семьи, и сплачивать их.

И конечно, даже зная то, что я знаю сейчас, даже совершив те ужасные поступки, я бы ничего не мог сделать. Ничего, что остановило бы эти запахи грусти.

– Что происходит?

Это была Кейт. Осознав, что ее вопрос не требует ответа, она тоже вошла в комнату и села на кровать. Шарлотта, тут же успокоенная ее присутствием, отстранилась от груди Адама и уткнулась в мамину.

– Почему людям приходится умирать? – спросила Шарлотта, вытерев лицо ладонью. – Это так несправедливо.

Кейт проглотила собственное горе и взглянула на Адама.

– Уверена, что где бы дедушка сейчас ни был, он смотрит прямо на нас.

– Нет, неправда, – сказала Шарлотта, – он ушел навсегда. Мы все уйдем навсегда. Больше ничего нет.

Столкнувшись с этим новым открытием, Шарлотта выглядела так, будто ее вот-вот стошнит. Оба родителя обнимали ее теперь, и было слышно, как Хэл встал с постели и направился в ванную. Он писал, затем послышались громкие звуки смыва.

Мгновения спустя он тоже сидел на постели сестры.

Он ничего не говорил. Он не плакал. Он не присоединился к скорбным объятиям. По правде, необученному носу могло показаться, что он слишком устал для любых переживаний. Но когда я подошел и понюхал его, пытаясь не замечать запах его трусов, то смог различить удушающий запах печали, столь же тяжкой, как и у других.

Его родители продолжали утешать сестру.

– Ну же, Шарлотта, ты должна быть сильной.

– Пусть дедушка гордится тобой.

Наконец, все еще держа одну руку на спине дочки, Адам повернулся к Хэлу и спросил, как он.

– Да нормально, – ответил тот. – Правда, нормально.

Последнее «нормально» было почти неразличимо в сильном порыве ветра, который ударил в окно. Хэл жизнеутверждающе улыбнулся, но в его глазах было что-то еще. Что-то, что нельзя было изгнать объятием. Что-то, что таило в себе тьму, скрывало растущую угрозу внешнего мира, за пределами Семьи.

За пределами моей защиты.

ПАКТ ЛАБРАДОРОВ:

Учитесь у старейшин

В самом начале миссии юным лабрадорам требуется наставничество и обучение, и на старших представителях нашей породы лежит ответственность в обеспечении такой помощи. Пакт требуется растолковывать и применять к каждой индивидуальной миссии, и только те, у кого есть достаточно опыта, будут способны помочь молодым лабрадорам в этой задаче.

Не подчиняться нашим старейшинам или отвергать их – это подрывать священный порядок, который помогал нам защищать хозяев-людей на протяжении всей истории.

Вечер в парке был временем сближающего общения. Я и Адам. Никаких других собак, которые могли бы нас отвлечь. Утром, однако, парк менялся. Он превращался в учебную площадку.

– Долг превыше всего.

– Долг превыше всего.

Я как никогда был рад видеть золотистую морду Генри. Один его запах уже придавал мне уверенности.

– Я чую, что ты обеспокоен, Принц. Что-то не так? Твоя Семья в опасности?

Каждое утро с тех пор, как началась моя миссия, он обучал меня тому, что значит быть хорошим лабрадором, и как я должен жить в соответствии с Пактом. Если кто-то и мог сказать мне, что делать, так это он.

– Я не знаю. Умер отец Кейт. Бабушка Маргарет приедет к нам жить. Все расстроены.

– Это естественно, Принц.

– Да, знаю. Но я беспокоюсь, чем это обернется в будущем.

– Нет повода для беспокойства, Принц. Ты молодец. Только помни: все под твоим контролем.

– Но… – Я осекся, видя, как спрингер-спаниель направился к нам.

– О, нет, – сказал Генри, – а вот и спрингер.

Спрингер врезался в Генри, сбив его с ног. Затем, когда Генри вновь поднялся, спрингер попытался взобраться на него, агрессивно толкнув его несколько раз, прежде чем убежать, не сказав ни слова.

Меня бесило, когда это случалось. И должен сказать, это случалось часто. Для большинства собак, которых мы встречали в парке, Генри был посмешищем. Конечно, всех лабрадоров высмеивали время от времени, особенно спрингеры. Это неизбежно. Наши принципы, заявленные в Пакте, считались старомодными. В конце концов, это век, когда собачий долг и жертвенность заменили упрямая погоня за удовольствием и лишь малейшее внимание к нашим людям-хозяевам.

Генри, однако, доставалось больше, чем остальным.

Он был не слишком общительным и никогда не прятал презрения к нюхаголикам. «Нюханье всегда должно иметь цель помимо чувствования», – заявлял он. Его считали, полагаю, лишенным чувства юмора и слишком серьезным (впечатление это усиливалось его статусом бывшей полицейской собаки-нюхача). Его ум всегда был занят высшими вопросами.