Внутренний порок - Томас Пинчон Страница 6

— Щас квитанцию подготовлю, — заправил лист бумаги, который, похоже, неоднократно использовали для какого-то причудливо-маниакального оригами.

Тарик наблюдал скептически.

— У секретарши отгул?

— Вроде того. Но я запишу всё пока тут, а перепечатают потом.

— Ладно, в общем, мы с одним парнем на киче парились. Белый он. Арийский Братуха вообще-т. Мы с ним кое-какие дела варили, теперь оба откинулись, а он мне должен. В смысле, кучу денег. Подробнее не могу, я клятву дал не рассказывать.

— А имя хоть можете?

— Глен Муштард.

Иногда лишь имя произнесут, а у тебя резонирует. Тарик говорил, как человек, у которого разбито сердце.

— Знаете, где он теперь?

— Только на кого работает, знаю. Он телохранитель у строителя по фамилии Волкманн.

У Дока вдруг полегчало в голове — несомненно, от наркотиков. Из слабости он вынырнул на параноидальном приходе, но была надежда — не слишком заметном Тарику. Сделал вид, что изучает квитанцию, которую печатал.

— Если позволите, мистер Халил, как вы услышали об этом агентстве?

— Млат Потит.

— Ух ты. Привет из прошлого.

— Говорил, вы ему помогли выпутаться ещё в 67-м.

— Тогда в меня впервые стреляли. Вы с ним по гостинице знакомы?

— Нас обоих готовить учили. Млату париться там ещё, может, с годик.

— Я помню его, когда он и воды вскипятить не мог.

— Видели б сейчас — он и из-под крана кипятит, и «Остриё стрелы», и содовую, и «Перрье», что угодно. Он Котельщик будь здоров.

— Так если позволите очевидный вопрос: если вы знаете, где сейчас работает Глен Муштард, чего не пойти туда и прямо не поискать его — зачем посредника нанимать?

— Затем, что этого Волкманна день и ночь окружает типа как армия Арийского Братства, а если Глена в учёт не брать, у меня с этими долбоёбами-нациками никогда не было особо душевных отношений.

— А-а — стало быть, надо заслать туда какого-нибудь белого, чтоб ему башку проломили.

— Более-менее. Но я бы предпычел кого-нить поубедительней.

— Чего мне недостаёт возвы-шением, — в миллионный или около-того-нный раз за свою карьеру объяснил Док, — я компенсирую отно-шением.

— Ладно… это запросто… я у дяди на поруках временами такое видал.

— А пока срок мотали — вы в банде какой-нибудь состояли?

— Чёрная партизанская семья.

— Дружина Джорджа Джексона. И вы говорите, с кем дела вели, с Арийским Братством?

— Мы поняли, что у нас во многом схожие мнения о правительстве США.

— М-м, такая расовая гармония, в это я врубаюсь.

Тарик смотрел на Дока с чудной напряжённостью, глаза у него пожелтели и заострились.

— Что-то ещё есть, — предположил Док.

— Моя прежняя банда, Артезийские Калики. Когда я из Чино вышел, давай их разыскивать — и вижу, не только их никого нет, а и сама поляна пропала.

— Отпад. В каком смысле — пропала?

— Нет её. Размололи в куски. Одни чайки кормятся. Думаю, глюки у меня, поездил по округе немного, возвращаюсь — всё равно нету.

— Ага. — Док напечатал: «Не галлюцинирует».

— Никого и ничего. Город-призрак. Только щит здоровенный торчит: «Скоро на Этом Месте», — дома по дятловым ценам, торговый центр, ещё какая-то срань. И угадайте, кто там строит.

— Опять Волкманн.

— Точно.

На стене у Дока висела карта местности.

— Покажите. — Район, в который ткнул Тарик, располагался вроде бы по прямой отсюда на восток, вдоль бульвара Артезия, и через полторы минуты чтения карты Док сообразил, что это, должно быть, и есть участок «Жилмассива «Вид на канал»». Он сделал вид, будто определяет национальность Тарика: — А вы, типа, ещё раз, кто — японец?

— Э-э, вы давно ли этим занимаетесь?

— Похоже, это к Гардене ближе, а не к Комптону, только и всего.

— Вторая мировая, — ответил Тарик. — До войны большая часть Южного Центра всё ещё была японскими кварталами. Тот народ отправили в лагеря, а мы заселились, как новые япы.

— И теперь ваша очередь двигаться дальше.

— Скорее месть белого человека. Трассы возле аэропорта не хватило.

— Месть за?..

— Уоттс.

— Беспорядки.

— Кое-кто из нас говорит «восстание». Важняк — он просто выжидает.

Долгая печальная история лос-анджелесского землепользования, как никогда не уставала подчёркивать тётка Рит. Мексиканские семьи вышвырнули из оврага Чавес, чтобы выстроить стадион «Живчикам», из Банкер-Хилла вымели индейцев ради Центра музыки, район Тарика весь сгребли бульдозерами для «Вида на канал».

— Если я раздобуду вам однокрытника, он вам долг вернёт?

— Не могу вам сказать, какой он.

— И не нужно.

— А, и вот ещё — авансом я вам ничего дать не смогу.

— Это ништяк.

— Млат был прав — вы один такой ебанутый белый.

— Как поняли?

— Сосчитал.

Док поехал по трассе. Восточные полосы кишели автобусами-«фольксвагенами» в дрожких огурцах, уличными полусфериками в одной грунтовке, деревяшками из настоящей дирборнской сосны, «портами» с телезвёздами за рулём, «кадиллаками» со стоматологами, что направляются на внебрачные свиданки, безоконными фургонами, в которых развёртываются зловещие подростковые драмы, пикапами с матрасами, набитыми сельской роднёй из Сан-Хоакина, — все они катили бок о бок в эти огромные застроенные поля без горизонтов, под линиями электропередачи, и все приёмники лазерно нацелены на ту же парочку последних АМ-станций, под небом как разбавленное молоко, а белая бомбардировка солнца засмоглена до невнятного мазка вероятности, в чьём свете поневоле задашься вопросом, возможно ли когда-нибудь то, что можно считать психоделикой, или — облом! — всё это время она происходила где-то на севере.

Начиная с Артезии знаки вели Дока к «Жилмассиву «Вид на канал», по замыслу Майкла Волкманна». Там попадались ожидаемые местные парочки, которым не терпелось взглянуть на следующий КуГоЗаЦ, [4]как тётка Рит склонялась называть большинство своих знакомых типовых домов. То и дело по краям ветрового стекла Док засекал чёрных пешеходов, офигелых так же, как, должно быть, и Тарик: может, они искали свой прежний район, комнаты, в которых раньше день за днём жили, неизменные, как оси пространства, но теперь их отобрали на беспорядок и разор.