Бен среди людей - Дорис Лессинг Страница 6

Бен размышлял. Мать из большого дома переехала в маленький. Он вспомнил, как она сказала: «Для нас с Полом места хватит». Он понял это как «но не хватит для вас обоих». Раз она снова переехала в дом побольше, значит, остальные тоже там? Хотя бы некоторые. Бен знал, что они все выросли, он помнил, что если растет семья — растут дети. У него в голове всплыл образ другого дома, полного детей и людей. В этом доме много людей не поместится… Надо остыть, успокоиться, оставить желание убивать: Бен прошелся вокруг квартала, вернулся, походил еще, подошел снова, и дом показался похожим на бесцветное чужое лицо. Потом он увидел отца, быстро идущего по тротуару. Отец мог бы заметить Бена, если бы поднял глаза, но он хмурился, чем-то озабоченный, и даже не взглянул. Бен знал, что больше тут слоняться нельзя. Люди все видят, они всегда начеку, даже когда тебе кажется, что вокруг лишь обычные стены и окна, — в них могут появиться глаза, когда ты совсем не ждешь. Он снова обошел вокруг квартала и на этот раз увидел, как в дом вошел Люк. С ним был маленький ребенок: в то, что Люк стал отцом, поверить было слишком сложно. Бен думал, что там собралась семья — его семья. Он мог бы войти и сказать: «Вот он я». И что потом? Он знал, что они разъехались из-за него, ссорились из-за него. Только мать его защищала. Она приехала туда, где его поливали ледяной водой из шланга, и увезла домой… Но остальные хотели, чтобы он там остался, хотели, чтобы он умер.

Темнело. Уличные фонари не включились. Пришла дружелюбная ночь. Ночью не стоит надолго задерживаться на тротуаре. Бен прошел мимо дома, огни которого нежно светили ему: «Заходи», — и снова вернулся. Он слышал звуки — это телевидение. Он мог бы зайти и сесть посмотреть с ними телевизор. Думая об этом, Бен ясно представил, как Пол завопит, что не может оставаться с ним в одной комнате, представил холодное лицо отца: казалось, тот постоянно отворачивается от него, Бена. Предположим, он бы просто вошел и сказал матери: «Пожалуйста, отдай мне свидетельство о рождении. Только отдай его, и я уйду». Но внутри у Бена вскипала ярость, потому что он видел лишь Пола, который его так ненавидел. От злости у него изгибались и скрючивались пальцы; хотелось обхватить эту тонкую шею, которая с хрустом сломалась бы…

Бен пошел прочь от своей семьи, оставил их навсегда, боль охладила его злобу. Он почувствовал, что у него намокла борода, а потом влага потекла по подбородку. Снова очень хотелось есть. Надо быть осторожным: ночью люди не такие, как днем. Лучше не рисковать, не садиться за столик… Он зашел в «Макдоналдс», купил сочный, жирный кусок мяса, выбросив салат и булочку, быстро съел его на ходу. Выйдя из города, Бен направился в Лондон, к старухе. У него осталось четыре фунта, и вряд ли ему снова так повезет с мотоциклом. Было очень тоскливо и одиноко, но в темноте Бен чувствовал себя как дома, на своем месте, ночью люди смотрят не так угрожающе, если, конечно, ты не находишься с ними в одном помещении. Он вышел на проселочную дорогу, над ним — подернутое дымкой нежное звездное небо, по которому бежали тонкие облака. Рядом небольшие заросли, не лес, но он сможет здесь укрыться. Он нашел куст, устроился там и заснул. Проснулся, услышав, что у ног пыхтит и принюхивается еж. Бен мог бы поймать его, не сходя с места. Его остановили иглы, но он боялся уколоть не ладони, а язык — он уже знал: в ежа не получается вгрызаться, как в птицу. Он проснулся с первым прохладным дуновением рассвета. Птиц не было: тут лишь несколько разрозненных деревьев, Бен видел, что рядом начинаются дома, и слышал звуки машин. Он доберется до нужной части Лондона примерно к полудню. Предстояло идти несколько часов, внимательно и осторожно, а живот… о, живот умолял о пище. Голод вызывал боль и тревогу. Это не простое желание перекусить, пустой вкус хлеба или булки не могли бы его удовлетворить. Это была потребность в мясе, он уже чувствовал запах свежей крови, этот резкий запах, но голод грозил ему опасностью. Иногда, если Бен заходил в мясную лавку — туда его тянул запах, — тело словно наливалось желанием, руки сами по себе тянулись к мясу. Однажды хозяин лавки отвернулся, он схватил горсть отбивных, стоял и грыз их, хруст заставил мясника резко обернуться, но Бен бросился бежать, бежать, — и после уже не заходил в такие магазины. Теперь он шел и размышлял, как бы раздобыть мяса, не истратив четырех фунтов.

Ноги несли сами — и вот Бен стоит за высокими проводами, ограничивающими строительную площадку, смотрит вниз на кучу сырой земли, на машины, на рабочих в касках. Он проработал там несколько дней, его взяли из-за того, что такие плечи и руки способны выдержать балки и перекладины, которые могли поднять только два-три человека. Остальные стоя смотрели, как он толкал, взваливал на плечи и поднимал балки. Бен хотел бы войти в их компанию, шутить с ними, разговаривать, но не знал, как. Например, он никак не мог понять, почему его речь смешнее, чем у них. Смотрели на него мрачно, с подозрением. В конце недели получка. Все эти люди по той или иной причине работали незаконно, им платили меньше, чем по ставке. Но Бен заработал достаточно денег, отнес старухе, и она его похвалила. Еще две недели… на работу пришел новый человек, с самого начала он поддевал Бена, насмехался над ним, мычал и бормотал. Бен сначала не понял, зачем он издает такие звуки, не понял, зачем он толкает и пихает его, один раз получилось очень опасно, Бен стоял высоко, а улица была далеко внизу, пришлось идти широкими шагами по балкам над пустым пространством. Прораб резко вмешался, но с тех пор Бен присматривался к этому парню, насмешливому беззаботному рыжему хвастуну, и старался держаться от него подальше. Еще неделя. Деньги выдавали в маленьком помещении, где рабочие иногда отдыхали или пережидали слишком сильный дождь. Они с рыжим стояли в конце очереди за получкой, в этом заключался план его врага: когда Бену в руку вложили конверт, юноша вырвал его и убежал, мыча и почесываясь, пригибаясь к земле и подскакивая, еще и еще: Бен знал, тот изображает обезьяну. Он раньше ходил в зоопарк, переходил от клетки к клетке, глядя на животных, чьими именами его называли — примат, бабуин, человек-свинья, орангутанг, йети. В зоопарке не было йети, орангутанга тоже, но Бена они интересовали — он искал кого-то, похожего на себя.

Он беспомощно смотрел на прораба — в надежде, что тот его защитит, — и видел, что он ухмыляется, и на лицах людей, стоявших вокруг с конвертами в руках, он видел тот же взгляд, ту же ухмылку. Он знал, что помощи от них не дождется. Проработал целую неделю просто так. Его переполняли мысли об убийстве, надо было уйти от них, Бен слышал, что прораб прокричал ему вслед:

— Если придешь в понедельник, для тебя что-нибудь найдется. — Он имел в виду не деньги, а работу для его мощных плеч, которые выполняли за них, за других, так много дел. И он вернулся в понедельник, сначала посмотрел на площадку сверху, держась руками за провода, словно находился внутри, а не снаружи, словно это была клетка; а внизу ходили люди, с которыми он работал, но рыжего не было. Потому что он выхватил у Бена деньги и побоялся вернуться. На той неделе Бен работал медленно, осторожно, всматриваясь в лица, следя за глазами, всех сторонясь, или поднимал грузы, которые были легкими только для него. А в конце недели в конверте была только половина денег, которые ему причитались. Он знал, что получает лишь половину от того, что платят настоящим строителям — тем, которые работают законно; но в этот раз было еще вдвое меньше. Прораб взглядом прогнал Бена. То был другой прораб, прежний заболел, и этот человек пришел его замещать позавчера из другого места. Вокруг стояли рабочие и смотрели, лица их ничего не выражали. Они ждали, что он начнет жаловаться, поднимет шум, даже подерется; они не отрывали глаз от этих огромных рук и кулаков. Но Бен-то знал: ему же будет хуже. Он осторожно осмотрелся, переводя взгляд с одного лица на другое, увидел, что они ждут, а еще увидел, что одному человеку его жалко. И он тихо сказал что-то новому прорабу, который просто развернулся и ушел, унося в кармане деньги Бена.