Ожог - Василий Аксенов Страница 6

Синяя Птица Метерлинка. Чеховская Чайка. Стальная Птица –Там Где Пехота Не Пройдет, Где Бронепоезд Не Промчится. Птица – Формула –Надежда – Сил Мира Во Всем Мире. Цапля, Тонконогая Мокрая и Нелепая.Помнишь? – Глухой Крик Цапли, В Котором Слышался Шелест Сырых ЕвропейскихРощ, Тяжелый Полет Цапли В Европу Над Костелами Польши, Через Судеты, ЧерезБаварию, Над Женевой, В Болота Прованса, Потом В Андалузию…

Сквозь дым на эстраде различался квартет – Сильвестр, АликФридман, Пружинкин и Рысс. Отдельно стоял еще Толстомордый Буздыкин, не играл,читал ноты. Самсик махнул ребятам, они его увидели, оборвали свою канитель исыграли в честь вновь прибывшего первую фразу «Маршрута А».

Господи, как Самсик их всех любил. Всех, кроме идиотаБуздыкина, да и к этому дураку он относился теперь в общем-то терпимо, несмотряна ту давнюю стычку из-за Чехословакии.

Тогда в августе Шестьдесят Проклятого они все были в Крыму ивдруг узнали, открыли было рты, чтобы устроить дикий хай, и вдруг заткнулись.Они не понимали, что происходит, почему они не вопят, но рты открывали толькодля водки или чтобы взять в зубы мундштуки своих инструментов. Они только пилии играли, пили и играли, пили и играли и чуть не сдохли от своей страшноймузыки, от водки и молчания, как вдруг прилетел из Столицы Мира Буздыкин иначал говорить гадости о чехах. Дескать, ишь чего захотели, нам нельзя, а им,видите ли, можно! У Буздыкина были личные счеты к чехам: годом раньше емуздорово накостыляли в Праге за педерастические склонности. Самсик, однако,этого не учел и устроил истерику с мордобоем.

и вот тогда в дождь после драки мы шли пьяной разодраннойдикой кодлой по территории кемпинга, а дождь хлестал, лупил без всякой пощады,бесконечно и жестоко падал на Коктебель, то ли как возмездие, то ли какотпущение грехов. Иногда я оглядывался выпученными глазами и видел сквозь струинашу компанию, похожую на отряд средневековых мародеров. Кто там был, я и незнал точно: кажется, Левка Малахитов, кажется, Юзек Ципкин, врач из Заполярья,и маленькая чувишка в шортиках, то ли Нина, то ли Инна, то ли Марина, то лигидролог, то ли биолог, которую мы подклеили возле распивочной цистерны и таскализа собой весь день и затаскали вконец, пока она не пропала, и академик Фокусовс двумя одесскими блядьми, и Шурик, фотограф-экзистенциалист из Львова, икто-то еще из тех, кого, наверное, там и не было, – может быть, скульпторРадик Хвастищев, может быть, хирург Генка Малькольмов, может быть, писательПантелей Пантелей, может быть, саксофонист Самсик Саблер, может быть, секретныйученый Арик Куницер, а может быть, даже были и те, кого действительно не было:та женщина, рыжая, золотистая, с яркой мгновенной улыбкой-вспышкой, женщина,которую я не знал всю жизнь, а только лишь ждал всю жизнь и понимал, что еезовут Алисой, и юноша из воспоминаний, Толик фон Штейнбок, кажется, и он былтам.

Мы шли по щиколотку в вонючей грязи поселка Планерское, амимо нас вздувшиеся ручьи волокли к морю курортные миазмы, и кувыркались ввонючих стремнинах сорванные ураганом будки сортиров и комья кала и жидкаядрисня, и неслись к нашему еще вчера хрустальному морю; на второй день послевторжения!

В кемпинге вся кодла уселась в лужу, где был мусор ирепейник, и стала пить из ведра алжирское вино, которое Хуари Бумедьенотправляет нам в тех же трюмных танках, из которых высасывает горючее дляМИГов, а полурасколотый транзистор все кричал слабым голосом Ганзелки:

– Не молчите! Друзья! Лева, Гена, Коля, не смейтемолчать!

А мы теперь уже и не молчали, мы выли дурными голосамилюбимую песню нашего детства «Броня крепка, и танки наши быстры, и наши людимужеством полны, в строю стоят советские танкисты, своей великой родины сыны».

Как вдруг мы заметили, что на нас смотрит множество глаз.

Это была длинная молчаливая очередь в душ. Она теснилась поднавесом в ожидании доступа к двум ржавым кемпинговским соскам, а вокруг ужевторые сутки лил этот беспощадный дождь.

Тогда кто-то из нас, может быть Левка, может быть я, можетбыть Юзик или кто-то еще, вскочил, волосатый, в рваной, прилипшей к телурубашке, босой и опухший, и завопил:

– Что же вы, подлецы, стоите в очереди за водой, когдальет такой дождь? Что же вы, гады, хотите сказать, что не вы сумасшедшие, а мы?Значит, если вас больше, то вы нормальные, а если нас меньше, то мы психи? Эйвы, Единодушное Одобрение, трусы проклятые, смотрите, какой бесплатныйвнеочередной вселенский душ! Выходите, это приказ вышестоящих органов, проголосуйтеединогласно и выходите, может, отмоетесь!

Девушки наши решили, что агитатора сейчас убьют, ноЕдинодушное Одобрение молчало, глядя на нас непонимающими, слегка угрюмыми, нов общем-то спокойными глазами. Вокруг на огромных просторах Оно ехало мимо насв автобусах и самолетах, развозило из Москвы в сетках апельсины и колбасу,сражалось на спортивных площадках за преимущества социализма, огромными хорамиисполняло оратории и звенело медью и ковало, ковало, ковало «чего-то железного»и ехало по Средней Европе, выставив оружие, а Дунай, змеясь, убегал у Негоиз-под гусениц.

Здесь же перед нами Оно уплотнилось на клочке сухогоасфальта под полоской жести в очереди за порцией хлорированной воды, а вокруглупил без передышки вселенский дождь, и глухое черное небо, съевшее вершинуКарадага и половину Святой горы и всю Сюрюккая с ее пушкинским профилем,обещало еще неделю потопа, и, значит, так было надо, и все мы, грязные свиньи,были виноваты в случившемся.

Теперь Самсик почти уже забыл драку с Буздыкиным. Давно этовсе было, и все уже затянулось клейкой тиной. Все уже забывается, что связано сЧехословакией, как забылись в свое время Берлин и Познань, Варшава и Будапешт,и Новочеркасск.

Публика устроила Самсику маленькую овацию. ТаинственныйСамсик прямо с самолета из Уэллена через остров Врангеля, куда ему на вездеходекомпании «Ойл Аляска» лично Стен Гете прислал свой сакс, в подарок или навремя, точно неизвестно, во всяком случае, погудит сегодня Самс, будьтеспокойны, смотрите, к буфету уже пробирается заправить баки. Ну, будет сегоднявечерок, надолго запомнится!

В «Синьке» подают только сухое вино, но для Самсика убуфетчицы Риммы нашлась бутылка «Плиски». К стойке подошел Сильвестр, и передним Римма поставила стакан сока.

– Уже не можешь без этого? – Сильвестр укоризненнопоказал на коньяк.

– Наоборот, – ответил Самсик. – с этим ужемогу.