Платформа - Мишель Уэльбек Страница 6

Автобус «Нувель фронтьер» стоял метрах в ста от входа. Внутри могу­чего шестидесятичетырехместного «Мерседеса М-800» в полную силу ра­ботали кондиционеры: входя в него, вы словно попадали в морозильную камеру. Я устроился у окна слева, в середине салона: перед собой я видел еще дюжину пассажиров, в том числе и соседа по самолету. Рядом со мной никто не сел – похоже, свою первую возможность слиться с коллективом я упустил, зато сохранил все шансы схлопотать хорошенький насморк.

Еще не рассвело, но все шесть рядов автострады, ведущей в Бангкок, уже были запружены автомобилями. По обочинам билдинги из стекла и стали чередовались кое-где с массивными бетонными сооружениями в духе советской архитектуры. Банки, отели, офисы компаний электрон­ной техники, преимущественно японских. После поворота на Чатучак автострада вознеслась над сетью дорог, опоясывающих центр города. На пустырях между светящимися отелями глаз начинал различать скоп­ления домишек, крытых железом. В освещенных неоном ларьках на ко­лесах предлагали суп и рис, дымились жестяные котелки. При выезде на Нью-Петчабури-роуд автобус слегка сбавил скорость. Мы увидели фанта­смагорические очертания дорожной развязки, асфальтовые спирали ко­торой, казалось, висели в небе, озаренные рядами прожекторов из аэро­порта; описав длинную дугу, автобус снова выехал на скоростную магистраль.

Бангкокский «Палас Отель» принадлежал к сети гостиниц, близких к компании «Меркурий», и придерживался схожих принципов в отноше­нии питания и качества обслуживания – все это я почерпнул из брошю­ры, которую подобрал в холле, ожидая, пока ситуация немного прояс­нится. Было начало седьмого утра – полночь в Париже, подумалось мне без всякой связи, – но вокруг уже царило оживление, и ресторан от­крылся для завтрака. Я сел на скамейку, у меня по-прежнему кружилась голова, шумело в ушах, и начинало подташнивать. По выжидательным позам стоявших рядом людей я угадал в них членов нашей группы. Тут были две девицы лет по двадцать пять блядоватого вида, впрочем, непло­хо сложенные и смотревшие на все с презрением. В отличие от них че­та пенсионеров – он из породы живчиков, она поугрюмее – с восхище­нием взирала на внутреннее убранство отеля, состоящее из зеркал, позолоты и люстр. В первые часы жизни коллектива общение в нем но­сит, как правило, фатический характер, то есть сводится к установлению контактов; этой стадии свойственны употребление банальных фраз и слабая эмоциональная вовлеченность. Как утверждают Эдмундс и Уайт [2], формирование мини-групп отчетливо заметно лишь на первой экскурсии или во время первого совместного завтрака.

Я вздрогнул, чувствуя, что теряю сознание; чтобы как-то приобод­риться, закурил: снотворное оказалось слишком сильным, я от него был сам не свой; более слабые, впрочем, на меня не действовали – положе­ние складывалось безвыходное. Чета пенсионеров топталась на месте, медленно поворачиваясь по кругу; супруг хорохорился и, не находя, кому бы конкретно улыбнуться, обводил улыбкой весь окружающий мир. В предшествующей жизни они, наверно, были мелкими торговцами – ни­чего другого не придумаешь. Услышав свое имя, экскурсанты поочередно подходили к сопровождающей, получали ключи, поднимались в номе­ра – словом, рассеивались. Мы могли позавтракать прямо сейчас, напо­минала тайка звонким поставленным голосом, могли отдохнуть – по же­ланию. В четырнадцать часов – прогулка по кхлонгам [3], встреча в холле.

Широкое окно моего номера выходило на скоростную магистраль. В половине седьмого утра движение по ней было интенсивным, однако сквозь двойное стекло до меня доносился только слабый гул. Фонари уже погасли, а сталь и стекло еще не засверкали дневным солнцем – го­род был равномерно сер. Я заказал дежурному двойной эспрессо и загло­тал его с эффералганом, долипраном и двойной дозой осциллококсинума, затем лег и попытался закрыть глаза.

Неясные формы с назойливым жужжанием медленно двигались в замкнутом пространстве; может, это были землеройные машины, а мо­жет, гигантские насекомые. Поодаль стоял человек в тюрбане и белых шароварах; в руках он держал короткую турецкую саблю и с большой ос­торожностью проверял остроту клинка. Вдруг воздух сделался красным и вязким, почти жидким; прямо перед глазами у меня потекли капельки конденсата, и я понял, что вижу всю сцену через стекло. Человек лежал теперь на земле, придавленный невидимой силой. Машины – несколь­ко экскаваторов и гусеничный бульдозер – сгрудились вокруг него. Экс­каваторы дружно взмахнули шарнирными лапами и разом обрушили ковши на человека, разрубив его тело на семь или восемь частей; голова же дьявольским образом продолжала жить, бородатое лицо кривилось недоброй усмешкой. Тогда вперед подался бульдозер и раздавил ее, как яйцо; мозг вперемешку с раздробленными костями брызнул на стекло в двух сантиметрах от моего лица.

Туризм как поиск смысла с характерным для него игровым общением и богатством обра­зов есть способ постепенного кодированно­го и нетравмирующего постижения внеш­ней чужеродной реальности.

Рашид Амиру

Проснулся я около полудня, в комнате глухо жужжал кондиционер, голо­ва болела немного меньше. Лежа поперек широченной кровати king size, я думал о том, как все сложится дальше. Бесформенная пока еще группа превратится в живое человеческое сообщество; сегодня во второй половине дня мне надо будет начать определяться, а прямо сейчас уже выбрать шорты для прогулки по кхлонгам. Я остановился на модели из синей джинсовой ткани, средней длины, не слишком облегающей, и футболке «Radiohead»; затем сунул в рюкзак кое-какие вещицы. В ванной я с отвращением осмотрел свое отражение в зеркале: натянутое, скован­ное лицо бюрократа трагически контрастировало с костюмом; я выгля­дел ровно тем, кем был на самом деле: сорокалетним чиновником, на пе­риод каникул рядящимся под юнца. Тьфу! Я подошел к окну и раздвинул шторы. С двадцать седьмого этажа открывался поразительный вид. На­лево меловой скалой, разлинованной черными горизонтальными поло­сками окон, наполовину скрытых балконами, высилась громада отеля «Мариотт». Солнце стояло в зените, контрастно оттеняя плоскости. Прямо передо мной сверкало бесчисленными бликами хитроумное со­оружение из конусов и пирамид голубоватого стекла. На горизонте яру­сами ступенчатой пирамиды громоздились гигантские бетонные кубы отеля «Гран Плаза Президент». Справа, за трепещущей зеленой гладью парка Лумпхини, выступала охряная стена и угловые башни Дусит Тха-ни. И надо всем – идеально голубое небо. Я медленно выпил «Сингха Голд», размышляя о том, что все уходит безвозвратно.

Внизу в холле сопровождающая проводила перекличку, раздавая та­лоны на завтрак. Так я узнал, что двух вертихвосток зовут Бабетт и Леа. У Бабетт были светлые вьющиеся волосы: не то чтобы вьющиеся от при­роды – скорее завитые; еще у мерзавки была красивая грудь, отчетливо видная сквозь прозрачную ткань блузки с набивным этническим рисун­ком, полагаю, от «Труа Сюис». Брюки той же материи отличались такой же прозрачностью, сквозь них просвечивали белые кружева трусиков. У черноволосой, тоненькой, как нитка, Леа узость бедер компенсирова­лась выпуклостью ягодиц, подчеркнутой черными «велосипедками» до колен, и агрессивно торчащими под коротенькой канареечной майкой сосками. На щелке пупка блестел малюсенький бриллиант. Я вниматель­но изучил обеих цыпочек с тем, чтобы позабыть о них навсегда.