Мистер Вертиго - Пол Остер Страница 6

— Привет, сынок. Холодноватый день для прогулок, морозец-то кусается, а?

— Отличный денек, — сказал я. — По крайней мере хоть есть чем дышать. Когда долго сидишь на месте, задохнуться можно от собственных выхлопов.

— Да, я знаю, бывает. Мальчикам время от времени требуется размяться. Но теперь прогулка закончена, пора домой. Забирайся наверх, Уолт, и как знать, может быть, доберемся до места так, что нашу отлучку и не заметят.

Выбор у меня был небольшой, потому я сел рядом с ним на козлы, а он дернул поводья, пустил лошадь, и поехали мы обратно. Что ж, по крайней мере разговаривал он со мной вежливо, только я, уязвленный второй неудачей, не хотел признаваться, зачем ушел. Наверное, он догадался, но я, скрыв разочарование, предпочел ему подыграть и сделал вид, будто в самом деле пошел прогуляться.

— Что хорошего, когда человека загоняют в курятник, — сказал я. — Жить противно, характер портится, и за работу браться не хочется. А вот если давать время от времени подышать свежим воздухом, то и дела пойдут веселее.

— Понятно, понятно, дружок, — сказал мастер, — я отлично тебя понимаю.

— Ну и что будем делать, хозяин? Сибола дыра, конечно, дырой, но уж кино-то, наверно, имеется. Хорошо бы иногда туда ездить. Так, вечерком, для разнообразия. А может, у них и бейсбольный клуб найдется, существует же младшая лига. Весной почему бы не посмотреть матч-другой? Понятное дело, тут не «Кардиналы». Но по мне и класс «Д» сойдет. Коли у них там есть мяч да биты, слова от меня дурного не услышите. Вы ведь не знаете даже, что это такое, сэр. А вот попробовали бы разок — может, и вам бы понравилось.

— Наверняка понравилось бы. Только слишком много работы, и к тому же сейчас нам придется всей командой залечь на дно. Чем мы незаметней, тем нам же спокойней. Не хочу тебя пугать, но здешнее захолустье отнюдь не такое тихое место, как может показаться на первый взгляд. У нас в этих краях есть весьма влиятельные недруги, и присутствие нашей семьи не всем по душе. Кое-кто не возражал бы даже, если бы мы исчезли не только из Сиболы, но и с лица земли, так что незачем их раздражать и лишний раз лезть на глаза.

— Но мы же не суем нос в чужие дела, значит, и не должны на кого-то оглядываться, разве не так?

— Конечно, так. Только кое-кто здесь считает, будто наши дела не только наши, и вот от этих-то людей я и хочу держаться подальше. Понятно, Уолт?

Я сказал, что да, но на самом деле ничего не понял. Единственное, что мне было понятно, что есть какие-то люди, которые хотят меня убить, и мне нельзя ходить на бейсбол. Остального я даже не слушал, несмотря на сочувственный тон мастера, и всю дорогу до дома твердил про себя, что нужно быть сильным и нечего думать о смерти. Рано или поздно я найду способ вырваться и сбегу от этого колдуна.

Третий мой побег провалился так же плачевно, как два предыдущих. В тот раз я удрал утром и даже добрался до окраин Сиболы, но там снова меня поджидал тот же мастер Иегуда, восседавший на козлах брезентового фургона с той же самодовольной ухмылкой. Я запаниковал. Второй раз уже нельзя было списать на случайность. Мастер словно раньше меня знал, когда я сбегу. Этот гад проникал в мозги, вытягивал из них силу и читал самые сокровенные мысли.

Тем не менее я не бросил своей затеи. Лишь решил вперед быть умнее и тщательнее продумывать действия. Как следует поразмыслив, я пришел к выводу, что главная причина моих несчастий заключается в самой ферме. Мне не удавалось удрать, потому что жизнь там была отлично организована и самодостаточна. Коровы давали молоко и масло, свиньи мясо, а куры яйца, овощи брались в погребе, в кладовых лежал огромный запас муки, соли, сахара и одежды, так что никакой нужды ехать в город не было и в помине. Но а что, если вдруг что-то возьмет и закончится, подумал я, что, если закончится что-то такое, без чего нельзя? Тогда мастеру поневоле придется уехать, куда деваться? А вот уж когда он уедет, тогда я и удеру.

Все было настолько просто, что, когда эта мысль пришла в голову, я едва не запрыгал от радости. Уже, кажется, наступил февраль, и целый месяц я только и думал что о диверсии. Я перебрал в уме все возможные планы и варианты, рисуя себе картины жуткого опустошения. Начинать я решил с малого: постепенно, по сумке, например, вынести всю муку или написать в бочонок с сахаром, а уж если этого окажется недостаточно, тогда переходить к более решительным действиям — выгнать кур в поле или прирезать свиней. Я был готов на все, только бы выбраться, и не побоялся бы даже чиркнуть спичкой и подпалить сарай.

На деле же выполнить план оказалось не так легко. Возможностей было хоть отбавляй, однако всякий раз, когда я собирался привести его в исполнение, у меня вдруг по непонятной причине сдавали нервы. От страха сердце начинало отчаянно колотиться, легкие сдавливало, и едва рука поднималась свершить наконец поступок, как некая незримая сила превращала ее в безвольную плеть. Такое со мной случилось впервые. Я всегда был еще тот паршивец и жил в полном согласии со своими желаниями и потребностями. Если мне было что-то нужно, я просто шел и делал это с легкостью прирожденного головореза, не раздумывая о последствиях. Теперь же мне что-то мешало, вызывало странный паралич воли, и я презирал себя за трусость и не понимал, каким образом я, ловчила высшего класса, мог до этого докатиться. Конечно, это мастер Иегуда наслал на меня порчу. Сделал себе марионетку, и чем отчаянней я рвусь на волю, тем крепче держит за ниточки.

Тот месяц я прожил словно в бреду и в конце концов снова удрал. Поначалу мне, казалось, повезло. Я шел по дороге всего минут десять, как вдруг возле меня остановился автомобиль, где за рулем сидел парень, который согласился подкинуть меня до Вичиты. Это был чуть ли не самый приятный в моей жизни попутчик — студент колледжа, он ехал к невесте, и мы всю дорогу с ним проболтали, все два с половиной часа. Жаль, я не запомнил его имени. Парень был простодушный, веснушчатый, с соломенными волосами и в шикарной кожаной кепочке. Почему-то я помню, что девушку его звали Фрэнсин — возможно потому, что всю дорогу он болтал о ней, подробно и долго расписывая кружевные оборки на трусиках и розовые соски. Машина у Кожаной Кепочки была сверкающий новенький «форд», и мы так беззаботно мчались вперед по ровной пустой дороге, будто на свете не существовало никаких неприятностей. Я был свободен и счастлив, и от этого по-дурацки хихикал, и чем дальше шел наш разговор, перескакивая с пятого на десятое, тем свободнее и счастливее я себя чувствовал.

Не могу сказать, какой именно я рисовал себе в воображении Вичиту, но только не такой, какой я ее увидел в тот день 1925 года, — жуткий, провонявший коровьим навозом крохотный городишко. Гороховая столица, тоскливая, как прыщ на голой заднице. А где салуны, ковбои с кольтами и ловкие шулеры? Где Уайтт Эрп? Не знаю, какой Вичита была во времена первых переселенцев, только в той своей инкарнации, в двадцать пятом году, она являла собой безрадостное скопление скучных домиков и магазинов, уж до того приземистых, что когда я поскреб в затылке, локоть у меня торчал, кажется, выше крыш. А я-то хотел оттянуться, найти халяву на пару дней, погулять, а потом красиво отбыть в Сент-Луис. Беглого осмотра местных достопримечательностей хватило, чтобы плюнуть на эти планы, и полчаса спустя я уже искал только поезд, которым двинуться дальше.