Хирург возвращается - Дмитрий Правдин Страница 6

— Работал. Только я людей спасал в больнице, а не по грибы-ягоды бегал или несчастных животных расстреливал из ружья.

— Ну, одно другому не мешает… — озадачился Михаил Михайлович.

— Я же к вам не на отдых собираюсь, а на работу устраиваюсь. Причем у меня в планах серьезно заняться хирургией.

— То есть все же собираетесь к нам? — голос приобрел мажорный лад.

— Да! Как у вас с жильем?

— Жилье будет!

— Благоустроенное? А то меня уборная на улице и колонка во дворе не радуют.

— Что вы, о чем разговор! Только благоустроенная! Квартира хорошая, если не понравится — имеются еще варианты…

— А зарплата?

— Не обижу. И есть возможность подежурить.

— А миллион дадите? — запустил я пробный шар.

— Миллион? — Главврач замялся. — Вряд ли… А без миллиона не поедете? Я создам вам все условия, еще от местной администрации кое-какие подъемные деньги положены…

— Михаил Михайлович, давайте так условимся: сейчас я у себя в больнице увольняться не стану, это всегда успеется, а возьму, скажем, отпуск на четыре недели и приеду к вам поработать. Как вам такой вариант? Вы проверите меня, так сказать, в деле, посмотрите на меня, а я на вас. А в конце моего пребывания расставим все точки над «i», хорошо?

— Что ж, толково! — оживился голос. — Я согласен. Возьму вас на свободную ставку, и берите дежурства по стационару, сколько хотите. Дорогу туда и обратно я вам компенсирую, только предоставьте билеты. Сообщите заранее, когда приедете — мы вас встретим.

Надо ли говорить, что в остальные больницы я звонить не стал? Как порядочный человек, с глубочайшими извинениями послал в остальные ЦРБ свои отказы.

На следующий день я съездил на железнодорожный вокзал и приобрел билеты в купе до Карельска и обратно — именно в этот город мне предстояло выехать первого августа.

В студенческие годы я страшно любил поезда, причем ездил исключительно в общих вагонах. Нет, не из экономии, а из-за какой-то железнодорожной романтики. Теперь сам себе удивляюсь, но нравилось мне это в юности.

От областного центра, где я учился, до поселка, где жили мои родители, расстояние около 650 километров — это почти 12 часов езды в переполненном битком поезде. Поезд прибывал на мою станцию почти в пять утра. Мой любимый общий вагон заполнялся под завязку такими же, как я, студентами, уезжавшими на выходные домой к родителям, — слегка подвыпившими, хорохорившимися друг перед другом парнями, веселыми задорными девушками. Большинство жило неподалеку: всего в часе-трех езды.

В вагоне яблоку негде было упасть от забравшейся в него молодежи. Общий вагон не имеет мест, сколько человек влезет, столько и поедет. Допускалась и езда стоя. Особым шиком считалось ехать зайцем — не имея проездного билета. При приближении контролеров такие ловчилы либо пробовали укрыться в туалете, либо отсиживались в тамбуре, либо переходили в соседние вагоны — в общем, кто на что горазд. Шум, гам, песни под гитару, легкий флирт, дешевый портвейн для куража — и все без особых эксцессов. Веселье переливается через край, всем хорошо, а впереди у нас целая жизнь.

Постепенно вагон пустел, и к полуночи оставались лишь те, кому, вроде меня, дальше всех ехать. Презрев приличия, мы отправлялись спать на третью полку, куда обычно добропорядочные пассажиры ставят громоздкий багаж. Вы не представляете, как мне нравилось там спать. Глядишь с интересом вниз, как остальной народ конфликтует из-за лишних сантиметров жизненного пространства. А ты лежишь себе преспокойно, вытянув ноги, и тебя это не касается. Главное — не забыть протереть эту полку от многослойной пыли, а то можно так изваляться, что после и мама родная не узнает.

Со временем мои вкусы изменились, я перестал ездить в общих вагонах, а после и вовсе забросил этот вид транспорта. Стоя возле железнодорожной кассы, я с удивлением осознал, что теперь ни за какие коврижки не поехал бы в общем вагоне, не говоря уж о любимой некогда третьей полке. Я даже на купе-то с трудом уговорил себя, поскольку, кроме поезда, удобного транспорта в те края нет.

Я с горем пополам доплелся, в конце концов, с последнего своего дежурства домой. Еще раз проверил собранную громоздкую сумку и, не раздеваясь, завалился спать. Поставил будильник на запланированное время и, едва коснувшись головой подушки, провалился в сон.

И снится мне, что лежу я на пропахшей въевшимся потом и дешевым одеколоном третьей полке общего вагона, над самым лицом навис исцарапанный нецензурными словами потолок, а внизу плотными рядами сидят беззаботные студенты, смеются и общаются между собой. Поезд, слегка покачиваясь, уносит нас куда-то в безоблачную даль. За окнами в грязных разводах открывается распрекрасный вид, озаренный лучами яркого света… Но просыпаться-то надо: будильник давно уже надорвался, до отправления поезда осталось меньше часа!

Кубарем скатываюсь с лестницы, едва не сбив по пути соседку. На ходу извиняюсь и сломя голову бегу к метрополитену. Неплохое начало для тщательно спланированного путешествия!

А вот и метро. Как всегда в таких случаях, жетон застревает в турникете, и за мной собирается недовольная толпа, прежде чем я протискиваюсь-таки в сторону эскалатора. В давке я теряю накладной карман. К счастью, там нет ничего, кроме блокнота и дешевой ручки…

— Может, ну ее к чертям собачьим, эту поездку? Может, судьба специально знаки подает, чтоб не ехал? Нет! — решительно отвергаю я эти мысли. — Слово же дал, что приеду! Спать меньше надо!

Ровно за две минуты до отправления, с красной рожей и взъерошенными мокрыми волосами, потеряв в давке боковой карман, таща за собой изрядно помятую сумку, вваливаюсь в вагон.

— Алё, Михал Михалыч! — кричу я в трубку мобильного телефона. — Вас Дмитрий Андреевич Правдин беспокоит! Уже еду, встречайте! Вагон? Вагон 17. Почему так дышу? Торопился шибко, боялся опоздать. До встречи!

Закончив разговор, поднимаю глаза и оглядываюсь. Оказывается, я попал в попутчики к разномастной туристской братии, едущей на Валаам и на Кольский полуостров за экстримом. Большинство едет с детьми и собаками, а в багаже угадываются разобранные горные велосипеды и составные части от байдарок. Ну хоть туристы, а алкаши какие, нагруженные спиртным!

Последний день июля дает о себе знать послеполуденной жарой. От нее изнывают и люди, и животные. Хуже всего дело обстоит с детишками: их около дюжины, все, как на подбор, от двух до трех лет, и чрезвычайно голосистые. Через десять минут вагон напоминает филиал чистилища, где помимо адской жары стоит адский шум: крик плачущих детишек, скулеж обалдевших в замкнутом пространстве собак и перебранки случайных попутчиков. Не удалось и мне избежать такой перебранки: протискиваясь в свое купе, я наступил на то ли хвост, то ли лапу выбежавшей в проход таксе, а ее хозяйка меня натурально облаяла.

Но вот я наконец добираюсь до своего купе. Мои соседи — пожилая пара спортивного вида: стройная женщина за семьдесят (язык не поворачивается назвать ее «бабушкой», лишь заплетенные в косу седые волосы и лучики морщин вокруг глаз выдают ее истинный возраст) и поджарый мужчина ей под стать. Наш четвертый попутчик где-то у друзей в соседнем вагоне и придет только к ночи.