Призрак Анил - Майкл Ондатже Страница 6

Таким был Сарат, воодушевленным, почти восторженным, однажды вечером после того, как они ели крабов в Маунт-Лавинии. Он стоял на морском берегу, рисуя в темном воздухе руками очертания города, обозначая их. Сквозь воображаемые линии она видела, как накатывает, волнуясь, на берег прибой — подобно его внезапному возбуждению, передавшемуся ей.

Поезд был полон полицейских. В него сел человек с клеткой в руках, в которой сидела майна. Он шел по вагонам, поглядывая на пассажиров. Свободных мест не было, и он уселся на полу.

Он был в саронге, сандалиях и футболке с Галле-роуд. Поезд еле тащился, то ныряя в ущелья, то неожиданно появляясь на открытом пространстве. Человек знал, что примерно в миле отсюда, прежде чем они подъедут к Курунегале, начнется туннель и поезд изогнется в его темном, клаустрофобном пространстве. Несколько окон останутся открытыми — пассажирам нужен свежий воздух, хотя это означает ужасный шум. Миновав туннель, вернувшись на солнечный свет, они станут готовиться сойти.

Он встал, как только поезд вошел в темноту. Слабый мутный свет на потолке через несколько минут погас. Он слышал, как заговорила птица. Три минуты темноты.

Человек быстро направился туда, где, как он помнил, рядом с проходом стоял правительственный чиновник. Схватив его в темноте за волосы, он набросил ему на шею цепь и начал душить. Он отсчитывал секунды в темноте. Когда чиновник навалился на него всем телом, он, не поверив ему, не ослабил цепи.

У него оставалась минута. Он встал и приподнял чиновника. Держа его вертикально, потащил к открытому окну. Мелькали желтые огни. Это напоминало эпизод из сна.

Оторвав чиновника от пола, он стал проталкивать его в окно. Удар ветра снаружи отшвырнул голову и плечи назад. Он толкнул их сильнее, затем отпустил, и тело исчезло в шуме туннеля.

Работая с бригадой судебно-медицинских экспертов в Гватемале, Анил время от времени летала в Майами, чтобы встретиться с Каллисом. Она появлялась там усталая, осунувшаяся. Дизентерия, гепатит, лихорадка Денге — все это было рядом. Она и ее бригада ели в деревнях, где эксгумировали тела. Им приходилось есть эту пищу, потому что жители деревень могли участвовать в их работе только так — готовя им еду.

— Ты просишь бобов, — бормотала она Каллису в гостинице, стягивая рабочую одежду (она боялась опоздать на последний самолет) и залезая в первую за несколько месяцев ванну. Стараешься избегать севиче [4]. Если тебе все-таки приходится его съесть, то надо побыстрее выблевать его в укромном уголке.

Она вытянулась, наслаждаясь чудом пенистой ванны, и устало улыбнулась ему, довольная, что они вместе. Он знал этот утомленный, направленный в одну точку взгляд, протяжный монотонный голос, рассказывающий разные истории.

— На самом деле раньше я никогда не копала. Работала в лабораториях. А мы проводим полевые раскопки. Мануэль дал мне кисточку и что-то вроде палочки для еды и велел расковыривать землю и сметать ее кисточкой. В первый день мы раскопали пять скелетов.

Сидя на краю ванны, он смотрел на нее: закрытые глаза, полная отрешенность. Она коротко остригла волосы. Сильно похудела. Он видел, что она еще сильнее полюбила свою профессию. Работа изматывала ее, но вместе с тем придавала сил.

Наклонившись вперед, Анил вытащила пробку и опять легла, чтобы чувствовать, как вытекает вода. Потом встала на кафельный пол, ее тело осталось безучастным к полотенцу, которое он прижал к ее смуглым плечам.

— Я знаю название нескольких костей по-испански, — похвасталась она. — Я немного говорю по-испански. Это omoplato. Лопатка. Maxilar — верхняя челюсть. Occipital — затылочная кость. У нее слегка заплетался язык, как будто она вела обратный счет под действием анестезии. — Там работают самые разные люди. Известные патологоанатомы из Штатов, которые не могут протянуть руку за солью, не ухватив при этом женщину за грудь. И Мануэль. Он местный, поэтому он не так защищен, как мы. Однажды он мне сказал: «Когда я устаю копать и мне хочется бросить, я думаю, что в этой могиле мог бы лежать я сам. Мне не хотелось бы, чтобы кто — то перестал меня откапывать…» Я всегда вспоминаю об этом, когда мне хочется отдохнуть. Я засыпаю, Каллис. Мне трудно говорить. Почитай мне что-нибудь.

— Я написал статью о норвежских змеях.

— Нет, не надо.

— Тогда стихи.

— Да. Всегда.

Но Анил уже спала, на ее лице была улыбка.

Cubito. Omoplato. Occipital. Сидя за столом на другом конце комнаты, Каллис записал эти слова в записную книжку. Анил утопала в белой льняной постели. Ее рука постоянно двигалась, как будто счищая землю кисточкой.

Проснувшись около семи утра — в номере было жарко и темно, — она соскользнула с широкой кровати, где все еще спал Каллис. Она уже скучала по лаборатории. Скучала по волнению, охватывавшему ее, когда над алюминиевыми столами вспыхивал свет.

Спальня в Майами напоминала бутик — вышитые подушки, ковры. Она вошла в ванную, умылась, плеснула холодной воды себе на волосы и окончательно проснулась. Встала под душ, пустила воду, но спустя минуту вышла, так как ей кое-что пришло в голову. Не потрудившись вытереться, она расстегнула рюкзак и вытащила из него большую старую видеокамеру, которую привезла с собой в Майами, чтобы заменить микрофон. Подержанная телекамера начала восьмидесятых годов принадлежала бригаде судебных медиков. Анил пользовалась ею на раскопках и привыкла к ее тяжести и несовершенству. Она вставила в нее кассету, подняла ее на мокрое плечо и включила.

Начав с комнаты, она вернулась в ванную и сняла себя в зеркале, быстро помахав рукой. Крупным планом ткань полотенец, крупным планом по-прежнему льющаяся из душа вода. Встав на кровать, она сняла голову спящего Каллиса, его левую руку, лежавшую там, где она всю ночь была рядом с ним. Свою подушку. Опять Каллиса, его рот, стройные ребра, вниз с кровати на пол, крепко держа камеру, потом к его лодыжкам. Она отступила назад, чтобы взять в кадр валявшуюся на полу одежду, потом стол с его записной книжкой. Его почерк крупным планом.

Вынув кассету, она спрятала ее под одеждой в его чемодане. Положила камеру к себе в рюкзак и, вернувшись в постель, улеглась рядом с ним.

Они лежали на кровати в ярком солнечном свете.

— Не могу представить себе твое детство, — сказал он. — Я совершенно тебя не знаю. Коломбо. Там скучно?

— Скучно дома. Снаружи бушуют страсти.

— Не возвращайся туда.

— Не буду.

— Один мой друг поехал в Сингапур. Везде кондиционеры! Как будто он провел неделю в «Селфриджес».

— Наверно, люди из Коломбо были бы рады оказаться в «Селфриджес».

Эти спокойные краткие мгновения, когда они лениво переговаривались после близости, были лучшими в их совместной жизни. Для него она была свободной, забавной и красивой, для нее он был женатым, всегда интересным и постоянно готовым к самозащите. Два из этих трех моментов не сулили ничего хорошего.