Граница дождя - Елена Холмогорова Страница 6

— Культурно проводят досуг отдыхающие санатория «Родные просторы»! — прокомментировал Паша. — А граф с графиней в гробу ворочаются…

— А представь, если их дети, внуки где-то недалеко живут, не все же в римах-парижах. Им каково, а? Линочек, как тебе домишко, не отказалась бы от такого?

Лина злилась все больше. Даже не на толстокожего Шуру, не чувствовавшего ее настроения, а на себя: чего она боится рот раскрыть…

— Значит, переднюю часть парка с домом отдали под санаторий, а вон там, — Паша махнул рукой жестом экскурсовода, — районный парк культуры и отдыха. Между прочим, имеется приличное кафе, а дело к обеду. Может быть, посетим?

— Отличная идея, — мгновенно отозвался Шура, — а то уже в желудке ветер гуляет.

Лину даже не спросили.

В тепле стеклянного павильона они вдруг поняли, что незаметно продрогли под обманчивым ветром бабьего лета.

— Сейчас бы рюмочку… — мечтательно протянул Паша.

— Тут не у мамочки за обедом — не нальют, — Лина впервые позволила себе съязвить. Но Шура, не поняв намека, возразил:

— Ну почему, я за рулем, а вы-то погрейтесь. Не обижусь.

Комплексный обед оказался вполне съедобен: винегрет с селедкой на закуску, суп харчо, гуляш с макаронами и компот. Пить она отказалась, а вот Паша заказал даже не рюмочку, а сто грамм. Его слегка развезло, и он говорил не умолкая. Почему-то его потянуло обсуждать Лину.

— А она тебе уже суп грибной варила? — строго спрашивал он Шуру, — а макароны по-флотски с подливкой готовила?

И, не давая тому ответить, продолжал:

— Да, хозяйка она отличная и красавица притом.

Чем больше Паша хвалил Лину, тем больше она ему нравилась. Он уже начал недоумевать, почему они расстались, завидовать счастливому сопернику, а потом жалеть Лину, потому что тот ее недостоин. Язык развязался, и он уже не мог сдержаться:

— Ты вообще-то понимаешь, какое тебе сокровище досталось?

Лине теперь было хорошо, она стала центром застолья, объектом восхищения. Шура на все согласно кивал, но Паша не унимался:

— А ты понимаешь, что она не всегда будет такой? Вот представь, беременная, с темными пятнами на лице, синими жилами на ногах… А потом будет стареть, толстеть, станет сварливая. Ты ее такую будешь любить?

Шура вместо ответа приобнял Лину и улыбнулся.

Но Паша распалился не на шутку:

— А если она заболеет, жизнь ведь злая штука, ты горшки за ней выносить будешь?

Тут уже Лина не выдержала:

— Все, хватит, пошли отсюда.

Пока они обедали, погода разгулялась, солнышко не по-осеннему грело спину.

— Я вас обратно поведу другой дорогой, там вид красивый.

Хмель вроде бы сошел с Паши, но его сменило совершенно незнакомое Лине озорное возбуждение.

— А если карусель работает, покатаемся?

— Само собой, — подыгрывая ему, откликнулся Шура.

По случаю воскресенья к аттракционам стояла очередь из ребятишек. Пристраиваться в хвост не захотелось. Полюбовались с высокого берега речушкой и березовой рощей вдалеке.

— Ой, а тут очереди нет, — Паша радостно кинулся к неказистому строению, больше всего похожему на сарай. — И цена сходная. Пошли. А то в парке культуры были, и ни одного развлечения!

Под уныло повисшей на одном гвозде вывеской «Комната смеха» было прорезано окошечко, откуда показалось постное лицо кассирши.

— На такой работе надо хохотать, а вы даже не улыбаетесь, — сострил Шура, протягивая деньги.

— Время пребывания — десять минут, — бесстрастно ответила она, отсчитав сдачу.

Внутри глаза не сразу привыкли к тусклому освещению. По стенам были развешаны зеркала, несколько мальчишек бегали от одного к другому, кривляясь и строя рожи.

— А у меня в детстве книжка была любимая — «Королевство кривых зеркал», — вздохнула Лина, — обложку помню, а кто автор и, главное, про что — начисто забыла.

Смотреть на себя оказалось весело, а еще веселее — толкаясь, устроиться так, чтобы все трое отразились на вогнутой или выпуклой плоскости, и, меняя позы, поднимая брови, выпучивая глаза, растягивая рты, показывать пальцем и идиотически хихикать.

И вдруг Паша, будто вспомнив что-то важное и неотложное, серьезно, даже строго ткнул в расплывшееся, поперек себя шире Линино отражение и обернулся к Шуре:

— А ты ее такую любить будешь?

Не дожидаясь ответа, он с силой потянул Лину к другому зеркалу, где она сделалась длинной и кривобокой:

— А такую будешь любить?

В его голосе была агрессия, даже угроза. Шура отмахнулся:

— Да ну тебя!

А Паша потащил упирающуюся Лину к круглому зеркалу, где она стала похожа на карлицу:

— А такую?

Было уже совсем не смешно. Лина вырвала руку и пошла к выходу.

Они вернулись на дачу, сели в машину и, перебрасываясь короткими репликами, поехали в Москву. Пашу высадили у метро, попрощались нейтрально. И дома эту сцену не обсуждали.

Она на долгие годы забыла о том дне. И Паша исчез из ее жизни, будто никогда его не было. Стороной она услышала, что он женился на молоденькой медсестре из своего отделения. Лина вообразила разговоры за обеденным столом:

— Представляешь, Шура, они едят суп и с увлечением обсуждают содержимое рвотных масс больного Н.!

Посмеялись и опять забыли на годы. Потом ей рассказали, что у него родилась двойня, и она искренне пожалела неведомую медсестру, у которой по очереди, а то и хором орут младенцы, а Паши, конечно же, нет дома — надрывается на ночных дежурствах, чтобы прокормить эту ораву.

К этому времени их Милочка уже ходила в третий класс. Свекровь вырастила ее, сняв с Лины все заботы, а когда внучка перестала нуждаться в постоянной опеке, слегла и за две недели в больнице сгорела от какой-то тлевшей профессиональной болезни.

Едва ли не единственная неприятность, которую она им доставила, — умерла в день, когда Милочку одну из первых в классе принимали в пионеры, лишив их возможности полюбоваться дочерью на торжественной линейке. Семью представляла Линина мама — как всегда элегантная, ухоженная и всем недовольная: «У Милочки колготки морщили на коленках» и тому подобное…

Лина уже много лет работала в поликлинике в кабинете кардиолога — опытной суховатой женщины с репутацией первоклассного диагноста, к ней записывались за месяц, занимая очередь в регистратуру на улице в шесть утра. Когда ползла лента из кардиографа, Лина уже и сама могла понять что к чему и несла ее доктору с определенным безошибочным выражением лица. Ей нравилась работа, расписание, освобождавшее то утро, то вечер. Что до приработков, то поток жаждущих уколов на дому не иссякал. Лина называла их, как мама учеников, — частники, и они исправно пополняли семейный бюджет. И ни разу она не пожалела, что так и не стала врачом, — все нервы истреплешь от такой ответственности. Она вообще не вспоминала бы об этом, если б мама иногда не укоряла: «Ну как ты внушишь Милочке, что надо учиться, когда сама без высшего образования?!»