Американский голиаф - Харви Джейкобс Страница 6

– Ах да, бедная сердитая Мэри Тодд. Решила, что я жук какой-то. Все ждал, когда она прихлопнет меня, точно муху. Импульсивная женщина. Очень беспокойная, насколько я помню. Не оправдала моих ожиданий, ну да кто их оправдывает? Разумеется, первая леди не могла не оскорбиться, услыхав, как ее ныне покойного и оплакиваемого мужа спрашивают: «Как ваша малышка?» Я честно хотел пошутить, не имея на уме ничего дурного. А вы? Значит, вы дипломат?

– Репортер. «Нью-Йоркский горн».

– Джентльмен от прессы. Впечатляет. Я тоже когда-то кропал. До сих пор думаю, что моя короткая жизнь достойна длинного романа.

– А могу я спросить, что привело Мальчика-с-Пальчика в Геттисберг?

– Нужно отдать дань. Как Генерал своим армиям. Несмотря на то, что эта битва, к счастью, не имеет ко мне отношения. Резня, резня. Отчего-то будущее должно строиться на крови. А вас?

– Мое дело выбрать из тысяч неизвестных два-три имени и рассказать их историю.

– Превосходно. Где же вас научили брать интервью у мертвецов, мистер Рак?

– Пока нигде. Я буду брать интервью у их родных и друзей.

– Понятно, ага, очень интересно. Возьмете как-нибудь интервью у меня. Во мне целый склад увлекательнейших историй, очаруют любого читателя.

– Я предложу редактору.

– Моя визитная карточка, мистер Рак.

Генеральская карточка была величиной с почтовую марку.

– А вот моя.

– Теперь, если позволите, я устрою для мальчиков небольшое представление. Все, что мне нужно, и все, что я могу.

На глазах у Барнаби маленький человечек принялся плясать и кувыркаться, распевая высоким фальцетом «Дикси». [4]Чуть позже, промчавшись вдоль могильных рядов Генерал-с-Пальчик скрылся из виду у подножия холма.

Барнаби сунул миниатюрную визитку в карман рубашки и записал несколько строк об этом знакомстве. Еще один подарок, еще одна награда, еще одна игрушка для Зипмайстера. Потом Барнаби услышал гром и увидел, как темнеет небо. Облака располосовала молния.

Проследив за вспышкой, Барнаби прочел на одном из камней посвящение:

РЯДОВОЙ ХАМИШ ФЛОНК, ПЕРВЫЙ НЬЮ-ЙОРКСКИЙ ПЕХОТНЫЙ, 1841 – 1864.

НЕУГАСИМАЯ ЗВЕЗДА НА СТЯГЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ГОРДОСТИ. В СУДНЫЙ ДЕНЬ ОН ВОСПРЯНЕТ И ОБЪЯВИТ, ЛИКУЯ: «Я ИСПОЛНИЛ ДОЛГ ПЕРЕД СТРАНОЙ!»

Серебряный огонь плеснулся туда, куда убежал Генерал-с-Пальчик. Барнаби не сомневался, что такой мелкий штырь – малоподходящая мишень для сверкающей стрелы. И раз уж шансы на увечье столь ничтожны, он не стал выяснять судьбу Пальчика. Если карлик Барнума и получил в лоб, от него осталась корка размером с бабочку, и эта новость всяко достойна печатного пресса. Однако подобная удача была бы слишком невероятной для любого репортера, и, зная это, Барнаби побежал к укрытию.

Он стоял под дубом, глядя, как мелкий дождик переходит в ливень. «Трава и листья источают умопомрачительный аромат зелени. Поле меняет свой лик, природа втайне маскирует тот ужас, что распугивал птиц стонами, криками и безответными молитвами. Лишь миг звучали те жалобы. Сей миг спешит укрыться в омытой грозой памяти, сияют надгробия, точно град и проливной дождь подняли из могил хранимые в них легенды». Мило.

На глазах у Барнаби над горизонтом вырос Генерал-с-Пальчик и закрутился, точно хрупкое колесо, уворачиваясь от огня, по-прежнему распевая гимны своим костлявым слушателям.

Не может быть. Страшный грохот и треск. Рвут и тащат. Переворачивают и бросают. Разделен. Расколот. Опять ты за свои штучки, Исток? Передвигаешь мебель? Имей в виду, я не согласен. Ни на минуту. Я требую воссоединения и мою долю гравитации. Мое заслуженное право на недвижимость. Это тебе не песчинка. Это я. Перемещен. Перепутан. Передвинут. Скомпрометирован. Разгневан. Тебе – каприз. Мне – унижение. И не последнее.

После каждого тычка в свою терпеливую жену Джордж Халл стукался задницей о потолок пулмановского вагона. Поезд шел с востока на запад, а тело Джорджа скакало вверх-вниз, отказывая ему в облегчении.

Джордж прокачивал Анжеликин колодец на протяжении, наверное, пятидесяти миль и двух туннелей. Она стонала, как унылый паровозный гудок, однако с куда меньшей убедительностью. Имея опыт в делах такого рода, Джордж знал, что Анжелика принимает его марафонски старания не столько с радостью, сколько по обязанности Что неудивительно, ибо их брак никогда не был гимном страсти. В первые дни Джордж злился, потом перестал Она делала все, что могла. Он отрабатывал свое, как надежный механизм. Для создания потомства землетрясений не требуется.

Наконец, приноровившись к клацанью колес, Джордж поймал ритм, преодолел равнодушие и излился в Анжеликино лоно. Она улыбнулась и обвила его ногами, что было расценено как доля признательности. Джорджу нравилось думать, что это будет первый младенец, зачатый в пулмановском вагоне.

Дотянувшись до полотенца, он поцеловал Анжелику в губы, пожелал ей приятных снов и сполз с укрытой тяжелой занавесью верхней полки на свое уютное нижнее место. Растянувшись на койке и разнежившись после оргазма, Джордж предоставил клацанью колес умиротворять свой беспокойный дух. Он не спал один со дня свадьбы, и теперь ему это нравилось.

Радовался Джордж и подвижному чуду, что произвела на свет компания Пулмана, роскошному примеру того, как нужно ставить технологию на службу удобству. Безусловно, хороший предвестник национального будущего. Гражданская война погрузила страну в оцепенение, ей оставалось лишь зализывать окровавленные внутренности, сердца же наливались свинцом вины. Но времена менялись. Подобно корке на ранах, нарастала могучая волна новой энергии.

Некий политик подвел прелестную черту: «Новые железные дороги, фабрики и литейные цеха… сцеплены с грандиозным маршем гуманизма». Как и предсказывали ученые мужи, Великое Американское Барбекю уже в пути. Угрюмый дух да очистится на решетке гриля.

Сей грандиозный марш раздавленных и убитых, выпотрошенных и сожженных был горек, однако неотвратим. Прогресс, этот жадный до крови благодетель, питалсячеловеческими жертвами. Грустно, когда будущее удовлетворяется прошлым. Пусть же лопаются чувствительные перепонки от великого марша, ибо такова суть вещей. Искусство, по мнению Джорджа, состояло в том, чтобы держать шаг.

Иные, подобно Анжелике, шарахались от новых импульсов, их носы все еще забивал запах смерти. Прочие же рвались вперед, к новым горизонтам, раздвигавшимся, как ноги Лоретты. Заводы и литейные цеха источали сталь, как пауки источают паутину. Железная сетка скоро покроет весь Американский континент. Джордж Халл отдыхал, сверху покачивалась его субтильная жена, а в это время пропотевшие кули тащили через Сьерры железнодорожное полотно. Им навстречу спешили ирландские разнорабочие. Рельсы и телеграфные провода раскалывали черепа дикарям, красные мозги расплескивались по земле, удобряя почву. Приземистые города преображали пустыню. Даже безутешные возлюбленные, должно быть, мечтали влиться в этот необузданный танец.