Амрита - Банана Есимото Страница 6

В два часа бар закрылся. Уборка заняла несколько минут, и в начале третьего мы вышли на улицу. Дождь прошел, на небе виднелись звезды. В прохладном ночном воздухе едва ощутимо пахло весной. Я пожелала хозяину спокойной ночи, и мы остались с Рюичиро вдвоем.

– Ты на такси поедешь? – спросила я.

– Других вариантов, кажется, нет.

– Не подбросишь меня до дома?

– Почему бы не подбросить? Это же по дороге… Погоди, а не у тебя ли, случайно, моя книга?

– Чего?

– Да я вчера книгу одну у себя искал, так и не нашел. Мне вдруг очень захотелось ее прочитать. Я даже в книжный магазин около дома сходил, но у них этой книги не было. Ну, я и подумал, что ты ее могла случайно забрать вместе с вещами Маю. «Лейтесь, слезы» Филипа Дика. Издание дешевое, самый обычный покетбук, но раз уж мы едем мимо твоего дома, может, я заодно и книжку заберу?

– А… ты знаешь, о чем эта книжка? – спросила я.

По темным улицам текла, плавно изгибаясь на поворотах, река ночных такси – машины проносились мимо одна за другой. Весна готовилась сменить зиму: темнота вокруг была напоена свежестью, в воздухе витал призрачный, как мечта, тонкий запах.

Рюичиро безмятежно сказал:

– Не-а. Я даже не помню, когда ее читал – очень давно. У меня все книжки Дика в голове перепутались. Пожалуй, я ни одного сюжета не вспомню, так чтобы от начала до конца. А ты ее читала?

– Да нет вроде, – ответила я.

– Понятно. – И с этими словами он остановил такси.

Дома было темно, свет нигде не горел. Мы с Рюичиро на цыпочках поднялись на второй этаж в мою комнату.

Все книжки, оставшиеся от Маю, лежали у меня в комнате – за полгода руки не дошли их разобрать. Покетбуки были сложены в четыре аккуратные кучки возле кровати.

– Подожди немного, ладно? Я сейчас поищу твою книжку.

– Давай я тебе помогу.

– Да ладно. Сядь, посиди, – сказала я и, повернувшись к нему спиной, занялась поисками.

– А можно музыку послушать?

– Конечно. Там сидишки и кассеты – все вместе лежит. Выбери, что тебе больше нравится.

– Хорошо.

Он принялся перебирать мою фонотеку. Я, успокоившись, не спеша, просматривала книги одну за другой.

На самом-то деле я читала «Лейтесь, слезы» и сюжет помнила отлично. Просто мне ну нисколечки не хотелось об этой книжке говорить. Там был один герой, полицейский, а у него – сестра-наркоманка, которая наелась каких-то дурных таблеток и совершила преступление, а потом – как ни жаль – умерла. Так вот эта сестра была как две капли воды похожа на Маю.

И если только Рюичиро не придуривался (я поняла, что он на полном серьезе хотел перечитать эту книгу), значит; ему по-настоящему хотелось выплакаться.

Мне так показалось.

Бывает, человек и хочет заплакать, но не может, нет слез, и тогда он, сам того не осознавая, ищет повод, причину, которая заставит его заплакать.

Что ни говори, тяжелая ситуация.

Но все равно история с сестрой полицейского была однозначной до неприличия. «Может, сделать вид, будто я не нахожу эту книжку?» – тоскливо подумала я, и тут из колонок у меня за спиной послышался невнятный шум.

Потом шум разложился на отдельные голоса, аккорды настраиваемых гитар, хриплые обрывки музыкальных фраз и звон бьющегося стекла.

– Это еще что? – моя рука застыла над очередной книжкой.

Рюичиро, взглянув на коробку от кассеты, невозмутимо сказал:

– Здесь написано «1988, апрель, Банд-Омнибус». Это ведь запись с фестиваля? Я тогда очень хотел пойти, но не получилось. Там одна группа играла, которая мне нравилась. Они почти сразу после этого фестиваля распались…

Рюичиро продолжал говорить, но я была настолько потрясена, что не слышала его слов. «Все один к одному! Он как будто насквозь все видит».

Пленка тем временем продолжала крутиться, и мой внутренний голос становился все громче: «Почему? Почему он выбрал именно эту кассету, кассету, о которой я сама давным-давно забыла?»

А потом… Меня охватило жуткое смятение, и в голове крутились странные мысли, – я судорожно пыталась отыскать единственно верное решение. «Остановить кассету! Немедленно остановить, тогда он ничего не узнает…» И тут же, как озарение: «Бог с ней, с книгой. Если из кучи кассет и дисков он выбрал именно эту запись, если печаль, которая гнездилась на дне его сердца, так настойчиво рвется наружу, значит, я не должна этому мешать. Он должен услышать…»

Все смешалось – добро и зло, теплота и бессердечие, трагизм и рациональность, – все чувства перепутались. Но живущий внутри меня романтик, кажется, все больше склонялся к тому, чтобы не останавливать кассету.

Должно быть, Дева Мария, наблюдающая с небес за тем, как двое влюбленных перед смертью прощаются друг с другом, приняла бы точно такое же решение, как и я. Пусть мучаются. Любовь – это всегда мука.

Если подождать еще немного, кассета докрутится до нужного места и среди шума послышится вдруг знакомый голос:

– Саку, а как сделать, чтобы эта штука записывала? Я тут на что-то нажала…

Голос моей сестры Маю.

В тот день Маю неожиданно позвонила и попросила одолжить ей диктофон – она хотела записать выступление какой-то группы для Рюичиро, который собирался пойти на концерт, но не смог из-за работы. Я не стала отказывать и, взяв диктофон, поехала прямо в клуб. Тогда, два года назад, Маю была веселой и здоровой. По крайней мере, достаточно здоровой, чтобы захотеть записать для своего друга его любимую музыку… И эта кассета, которую теперь слушал Рюичиро, была уникальной. На ней сохранилась запись голоса Маю.

… Она задала этот вопрос именно в тот момент, когда в зале выключили свет, и выступление вот-вот должно было начаться. Стоявшие вокруг нас люди шепотом переговаривались, не отрывая взглядов от сцены, залитой ярким светом прожекторов.

Дальше моя реплика:

– Ты все правильно нажала. Видишь, красная лампочка горит? Значит, он уже записывает. Больше не надо ничего нажимать.

– Ага. Горит. Спасибо, – ответила Маю.

Как я соскучилась по ее голосу. Высокий, хорошо поставленный голос.

– Саку, что-то я не вижу, крутится кассета или нет.

– Все крутится. Не надо трогать, ладно? Зря ты беспокоишься.

– Я всегда беспокоюсь, – пытаясь разглядеть в полумраке кассету. Маю низко наклонила голову и задумчиво улыбнулась. Было темно, и я почти не видела ее лица. Не видела, но знала, что она улыбается той самой улыбкой. Странной и прекрасной. Улыбается ради того, чтобы улыбаться.

– Это у тебя от мамы. Она тоже всегда беспокоится, – заметила я.