Обожание - Нэнси Хьюстон Страница 6

Я волнуюсь.

ФРАНК

Давай я сменю тебя, мама, и мы ускорим дело. Расскажу вам в общих чертах, ваша честь, историю маминого детства, которую услышал в ту бессонную ночь Космо. Историю великой внебрачной страсти, очень романтичную и — само собой разумеется! — приукрашенную, историю-бриллиант, каждая грань которой была отполирована и доведена до идеального блеска памятью Эльке… Разве каждый из нас не поступает так же? Мы делаем, что можем и что хотим, с воспоминаниями, из которых состоим…

Она родилась в столице, перед войной. Ее мать звали Иветтой, и она была шляпницей. Да-да, ваша честь! То были 30-е, эпоха Иветт и шляпниц. По всему выходит, Иветта была гением в своем деле и к двадцати трем годам заработала репутацию очень модной мастерицы. Иветта могла взять кусочек шелка, фетра и даже картона и превратить его в элегантную или забавную шляпку. Украшения для своих творений она выискивала в мусорных баках: перышки, брелоки, пуговицы и монетки, клочки меха, обрывки кружева. Иветта была потрясающая женщина. Маленькая круглощекая шатенка с завитком на лбу. У нее было открытое сердце, легкая поступь, бездна изящества и живости.

Я все сказал о бабушке, Фиона?

ФИОНА

Она умерла.

ФРАНК

Что да, то да! Я упомянул живость Иветты, хотя она, конечно, давно умерла, но в данный конкретный момент моей истории она еще жива и полна задора, не ведает, что ее ждет, и знать не знает, что любимый человек вот-вот постучит в дверь…

Итак, ваша честь: не выпуская из памяти ночь, которую наша мать и Космо провели в амбаре после празднования его дня рождения, представьте себе встречу Иветты и некоего мсье Денена. У него нет имени, у этого господина. Он — богатый банкир, человек весьма элегантный по меркам той эпохи и чуточку смешной — по меркам нашей. У него черные усы, он ходит с тростью, носит котелок и костюмы-тройки, душится одеколоном с ароматом сирени и повсюду ездит на машине с шофером. Кроме того, он женат и живет с женой и маленьким сыном на роскошной вилле в западном предместье Парижа.

Так вот. Летним днем 1935 года мсье Денен приехал к Иветте, потому что его жену пригласили на чайный прием и она хотела пойти туда в новой шляпке. Сидя в тесной квартирке на первом этаже дома на улице Мэр и обсуждая детали шляпки своей супруги (красный бархат, цветок из черной парчи с треугольной сердцевиной из белых жемчужин), банкир безумно влюбился в мастерицу. Скажете, это не слишком оригинально. Не стану спорить. Но добавлю, что мсье Денен продолжал любить Иветту семь долгих лет, она родила от него трех прелестных крошек, и, хотя признать их банкир не мог, он давал Иветте деньги и каждое воскресенье водил детей гулять в какой-нибудь парижский парк.

Семья была бедна, но не нищенствовала. А у Иветты был волшебный дар — она преображала все, к чему прикасалась. Простая похлебка из чечевицы превращалась в деликатес, а обычная плиссированная юбка смотрелась на миллион франков… Я что-нибудь забыл?

ФИОНА

Истории…

ФРАНК

Ну конечно! Да, ваша честь, то же происходило и со словами: Иветта умела превратить рассказ о самом незначительном событии в волшебную сказку или веселую байку. Вот она шьет, устроившись в плетеном кресле у окна. Сидит, скрестив ноги, такая тоненькая и хрупкая, что они напоминают переплетенные лианы, руки порхают, как стрекозы, рисуя в воздухе затейливые узоры, и рассказывает истории завороженным детям…

А потом случилась смерть — как обычно безвременная, неясная, равнодушная и несправедливая, вернее, две смерти, одна за другой. Сначала умер от сердечного приступа мсье Денен, а три недели спустя Иветта погибла под колесами машины на бульваре Араго. Жизнь детей перевернулась. Все разом исчезло: мать, отец, истории, шляпки, квартира, чечевица и плиссированные юбки… Единственной вещью, которую удалось сберечь Эльке, была пара шелковых розовых перчаток — подарок мсье Денена Иветте; они сохранились у нее до сих пор, и она ими очень дорожит…

Сирот отдали на попечение государства. Это был 1942 год, и мне нет нужды объяснять вам, ваша честь, что представляли собой детские приюты во времена оккупации. Несколько месяцев спустя детей разлучили: Эльке и ее старшего брата Максима отдали в приемные семьи в разных провинциях — они увиделись снова только через двадцать лет. Их младшего брата Ива — ему было всего полтора года — усыновили, дали ему другое имя, и след его растворился в пространстве.

Просто Гектор Мало какой-то, скажете вы. Понимаю, ваша честь, и прошу меня простить. Но если сумасшедший роман между банкиром и шляпницей вызывает у меня некоторые сомнения, то отправку шестилетней Эльке в наши места я могу доказать.

Вполне вероятно, что в тот первый вечер наша мать поведала все это Космо. Но я не уверен сообщила ли она ему о нас, своих детях. Как по-вашему, что рассказывает тридцатишестилетняя мать семейства мужику, чьей любовницей мечтает стать?

ЭЛЬКЕ

Я рассказала ему историю.

Это была одна из историй Иветты о маленькой девочке по имени Алиса, которую похитила фея. Попав в королевство фей, Алиса, к величайшему своему изумлению, узнает, что здесь достаточно просто подумать о каком-нибудь цветке — и он тут же перед тобой появляется. Она оказывается то на поле, заросшем яркими маками, то в зарослях нежно пахнущей сирени, лежит на лугу под аронником с пышными белыми цветками, и капельки росы падают ей на веки.

— А мы так можем? — спросил Космо.

— Конечно, — ответила я.

— Как насчет вьюнка?

— Пожалуйста. Вот он, ваш вьюнок.

— А если я захочу увидеть мимозу?

— Да вот же она, вся в желтых бархатистых шариках. Можете получить фрезию, если пожелаете. И фуксию…

— Нет, — сказал Космо. — Только не фуксию. Фуксия, она как орхидеи — хоть и живая, а выглядит ненатурально.

Сожалею, ответила я. Цветы можно вызывать по своему хотению, а вот уничтожить их нельзя. Но я могу спрятать фуксию в зарослях жимолости. Взгляните! Как сладко благоухают ее белые и желтые цветочки!

Космо устроился на ковре у моих ног, чтобы послушать историю Иветты, и вскоре я поняла, что он заснул. Мы находились на одной из антресолей старого амбара, который Космо перестроил по своему вкусу. Когда убрали потолок чердака, обнаружилось уходящее на семь метров в высоту пустое пространство. Между балками оборудовали несколько соединенных между собой антресолей. Одна служила кухней и ванной, другая — спальней, третья (где мы и расслаблялись) — гостиной с креслами, пуфиками и книжными стеллажами… На первом этаже Космо репетировал, когда приезжал домой: пустой зал, дубовый паркет, софиты…

Я смотрела на спящего Космо и думала: какой он молодой, едва ли намного старше моего сына! Он бесшумно дышал приоткрытым ртом, под верхней губой блестела полоска белых зубов. Мое молчание разбудило его: он открыл глаза, взглянул мне в лицо и произнес три слова, которые я не стану повторять здесь, ваша честь, — не хочу, чтобы люди смеялись. Я отказываюсь выставлять на всеобщее осмеяние три удивительных слова, что прошептал мне в ночи Космо, но тогда я их повторила, и мое сердце бешено заколотилось.