Мясо снегиря - Дмитрий Липскеров Страница 6

Кто приходит за маленькими детьми, если они умирают вперед матери?

За ними не приходят, за ними прилетают ангелы.

Смерть Галатеи

— Хочешь нырнуть сегодня вместе со мною? — спросил ее с утра.

Муся протяжно зевнула и ответила, выгибаясь в кровати, будто кошка:

— Я люблю делать все, что любишь ты! Погружение в воды Красного моря отложилось,

так как мы занялись тем, для чего созданы мужчина и женщина…

Потом завтракали яичницей, кофе и круассанами, качаясь на волнах в старой египетской кастрюле, называемой у них яхтой.

— Правда, нырнешь? — уточнил.

— Ну, конечно, без акваланга! — улыбнулась. — В маске и с трубкой! А ты будешь меня охранять!

— Годится.

Я напялил снаряжение, проверил давление в баллонах и прыгнул в синие воды. Она последовала за мною, в легком купальничке, в масочке, похожая на лягушечку. Такая любимая девочка.

Муся плыла, не обращая на меня никакого внимания, наслаждаясь морским пейзажем. Ее ноги грациозно рассекали воду, а я все не мог оторвать от нее глаз, болтался под поверхностью…

Пересилил себя, пошел ко дну, показывая ей всяких диковинных обитателей соленого моря.

Она смотрела сверху, а иногда на что-нибудь особенно интересное, ныряла ближе ко мне, задерживая дыхание.

Я удивлялся, какие у нее сильные и красивые ноги… Хотел сегодня обязательно подстрелить тунца на обед, а потому сжимал рукоятку ружья крепко.

А потом нашел мурену. Длиннющая, метра два, она лениво и высокомерно скользила вдоль самого дна, иногда заглядывая за кораллы.

Я замахал рукой, мол, смотри, Муся, мурена, ты видела мурену?!!

Она сама уже разглядела редкую рыбину и плыла на глубину.

Она держала меня за руку, чтобы не всплыть, улыбалась мурене и всему миру.

А потом мурена сделала бросок в нашу сторону, обнажив ряд острых кривых зубов. У меня сработала реакция, и я выстрелил в агрессора.

Как Муся оказалась между мною и муреной, я до сих пор не могу понять!

Полуметровая стрела, разгоняемая газом, вонзилась Мусе прямо в грудь. Хлынула кровь, растекаясь в морской волне кружевами. Муся удивленно смотрела на меня, мол, за что, как это ты так неловко!..

Мой мозг ожгло расплавленным свинцом, я выплюнул загубник и выпил море…

В последний свой миг я вспомнил, как познакомился с юной артисткой Мусей, как мы смотрели вместе мой любимый фильм «Смерть в Венеции», как она в унисон со мною плакала в финале… Я вспомнил, как она читала мои книги и говорила, закусив губы: «Какой ты отличный писатель!» Она здорово сошлась с моими детьми, особенно с дочкой, покупала им всякие классные подарки, и сама была мне Божественным подарком!..

Море остудило раскаленный свинец мозга, остановило работу сердца, и я умер…

Она сидела на стульчике и улыбалась мне. Пока зрение фокусировалось, я вспоминал произошедшее.

— Как? — прошептал я распухшими губами.

— Ты убил отличного тунца! — объявила Муся.

— Как? — не понимал я.

— Как обычно…

Мозг лихорадочно работал и пришел к выводу, что Господь Всемогущий все изменил, сместил времена, чтобы сохранить для меня мою Мусю!

— Разве я не убил тебя?

— А хотел? — удивилась моя женщина.

— Что ты!

— Так вот почему ты выплюнул загубник! — поняла она. — Ты подумал, что нечаянно застрелил меня и больше не хочешь жить?!

Я кивнул.

— Не надо в следующий раз так глубоко нырять! В голове все меняется! Неверно смесь подобрал!

— Хорошо, — согласился я.

Она на минуту прилегла рядом со мною на кровати и почувствовала не только твердость моего духа.

Улыбнулась.

Перед тем как закрыть за собой дверь палаты Хургадинской больницы, она сказала:

— Какой ты весь экстремальный!

Я был так счастлив, что заснул в грязной вонючей Хургадинской больнице, словно на шелковых простынях президентского номера «Хилтона», и снилась мне Муся, стреляющая в мою грудь картечью из обыкновенного ружья.

Эталон

У моего друга была огромная квартира на Тверской. Пять или шесть обшарпанных комнат с продавленными кроватями, топчанами и двухместной тахтой, на которой спал сам хозяин.

В те времена нам было наплевать, обшарпанные это комнаты или хоромы, главное — вся хата была в нашем распоряжении.

Мой друг учился в консе, шлифовал скрипичное мастерство и уже был лауреатом конкурса квартетов в Эвиане, где играл первую скрипку.

Он ездил по загранкам, привозил из них музыкальную аппаратуру, продавал на черном рынке и имел кучу денег. У него имелся видеомагнитофон, и частенько до самого утра мы глядели на западный мир через кинескоп телевизора, обильно запивая Европу и Америку водкой, смешанной с портвейном.

Нас было четверо. Он — будущий скрипичный гений, я, студент театрального училища, Мишка Боцман, огромный парень, килограмм под сто сорок, со шкиперской бородой. Он закончил мореходку, в первый же свой рейс в загранку свалил в Финляндию, где и попросил политического убежища. Но Финляндия по погодным условиям оказалась советским Таллинном, где Боцмана арестовали, как идиота, проспавшего сообщение, что из-за шторма корабль остается еще на двое суток за железным занавесом. Благо у Мишки отчим был каким-то генералом КГБ, вытащили парня из застенков, но плотно списали на советскую землю… И Муся с нами тусовалась. Маленькая, пепельная, с огромными синими глазами, она уже закончила консерваторию по классу фортепиано и теперь самому Рихтеру ноты переворачивала на концертах. Про маэстро она загадочно сообщала, что великий пианист — масон, что у него знак под обшлагом пиджака прикреплен… У Муси были коротко остриженные ногти, как у всех пианисток, и это придавало ей определенный шарм.

Мы крепко выпивали, ели купленное на рынке Мусей мясо, она же его и готовила в духовке, в общем, вели богемный образ жизни, оставаясь при сем целомудренными.

Муся определенно маяковала нам всем по очереди, но мы с Боцманом шкурами чувствовали, что пианистка закрутит роман со скрипачом. У нас тогда были моральные понятия, несмотря на то, что мы разнузданно пили и смотрели западную порнуху.

И правда, в недалеком будущем Муся выйдет замуж за нашего друга гениального скрипача, родит ему дочь Машу, а он, не взяв самой высокой ноты, вдруг умрет молодым и совсем несчастным. И примет он смерть через свою любимую Мусю.