Кресло русалки - Сью Монк Кид Страница 6

Газетная вырезка висела снаружи, а сверху я прикрепила красный велосипедный гудок, напоминавший грушу и издававший звуки, похожие на крик диких гусей. Только половина посетителей попробовала гудок в действии. Я вообразила, как это характеризует их: они больше склонны к игре, чем обычный человек, и не так церемонятся.

Хью склонился над ящиком и прочитал заметку, а я ждала, что он будет делать дальше. Он дважды нажал на гудок.

– Сколько вы за это хотите? – спросил он.

Я помолчала, набираясь мужества произнести «двадцать пять долларов».

– Сорок – пойдет? – поинтересовался Хью, доставая бумажник.

Я смутилась, сбитая с толку тем, что кто-то готов выложить такие деньги за целующихся гусей.

– Пятьдесят?

– О'кей, пятьдесят, – быстро отреагировала я, стараясь быть серьезной.

Тем же вечером он назначил мне свидание. Через четыре месяца мы поженились. Четыре года композиция с целующимися гусями простояла на тумбочке Хью, затем переехала на книжную полку в его кабинете. Пару лет назад я обнаружила ее у него на письменном столе, отвалившиеся кусочки были аккуратно склеены.

Однажды он признался, что заплатил эти деньги только ради того, чтобы я с ним встретилась, хотя правда заключалась в том, что ему на самом деле понравились целующиеся гуси, а то. что он дважды прогудел в гудок, действительно характеризовало какую-то другую сторону его натуры, которую почти никто не замечал. Люди всегда обращали внимание на его выдающийся интеллект, способность расчленять и анатомировать, но ему нравилось веселиться, и он часто подначивал меня на какие-нибудь совершенно неожиданные вещи: «Пойдем отметим День независимости Мексики или предпочтем бег в мешках?» И в субботу днем мы отправлялись на конкурс, участники которого прикручивали колеса к кроватям и пускались наперегонки через центр Атланты.

Кроме того, люди со стороны редко замечали, как глубоко и проникновенно он способен чувствовать. Он по-прежнему плакал всякий раз, когда пациент кончал жизнь самоубийством, и временами становился грустным при виде того, в какие темные, мучительные тупики люди загоняют сами себя.

Прошлой осенью, собирая вещи в стирку, я наткнулась на шкатулку в самом низу ящика для его нижнего белья. Наверное, не следовало этого делать, но я уселась на кровать и принялась исследовать содержимое шкатулки. В ней лежали все молочные зубы Да, маленькие и пожелтевшие, похожие на кукурузные зернышки, и несколько рисунков, которые она сделала на его рецептурных бланках. Там был знак отличия, который его отец получил за Пёрл-Харбор, карманные часы его деда, четыре пары запонок, которые я дарила ему к разным годовщинам. Я сняла резинку с небольшого бумажного свертка и обнаружила там свою помятую фотографию, отснятую во время нашего медового месяца в горах Блю-Ридж, на которой я позирую перед арендованным нами трейлером. Еще были открытки и любовные записки, которые я посылала ему долгие годы. Все это он сохранил.

Он первым признался, что любит меня, две недели спустя после нашей встречи, еще до того, как мы успели заняться любовью. Мы сидели в столовой недалеко от кампуса Эмори и завтракали в кабинке у окна. «Я почти ничего о тебе не знаю, но я люблю тебя», – сказал он и с тех пор неукоснительно держался данного обязательства. Даже теперь он редко когда отлучался надолго, не предупредив меня.

Вначале я испытывала к нему неудержимое, жадное влечение, пока не родилась Ди. Только тогда желание пошло на убыль, но мне удалось его приручить, как дикое животное в неволе, которое притворно потешает своих хозяев, зная, что за этим последует очередное лакомство. Все же весь азарт охоты куда-то улетучился.

Хью поставил передо мной тарелку с яичницей и сосисками.

– Давай налегай, – скомандовал он.

Мы ели, сидя рядом, окна по-прежнему были замутнены утренними сумерками. Дождь погромыхивал в водостоках, и мне показалось, что где-то вдалеке хлопнули ставни.

Я положила вилку и прислушалась.

– На острове, когда штормит, ставни у нас хлопают точно так же, – сказала я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Хью перестал жевать и посмотрел на меня.

– Мать накидывала на кухонный стол простыню, забиралась под него со мной и Майком и читала нам при свете фонарика. Снизу к столешнице она прикрепила распятие, и мы лежали на полу и глядели на него, пока она читала. Мы называли это «Штормовая палатка». Думали, что здесь ничего не страшно.

Хью обнял меня, а я прижалась щекой к его плечу – выверенное, автоматическое движение, такое же старое, как наш брак.

Мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, яичница давно остыла, а странный стук все продолжал доноситься, и вдруг я почувствовала, как наши тела объединяются, и уже не могла провести границу между его плечом и своей щекой. Это было такое же ощущение, как в детстве, когда отец прикладывал своей палец к моему, сравнивая их по длине. Когда пальцы соприкасались, они как будто сливались в один.

Я отодвинулась, выпрямилась на табурете.

– Просто не верится, что она могла такое сделать, – сказала я. – Боже мой, Хью, думаешь, ее нужно положить на обследование?

– Я ничего не могу сказать, не поговорив с ней. Похоже на навязчивое состояние.

Я заметила, что Хью смотрит на мои колени. Тогда я обмотала палец салфеткой, будто чтобы остановить кровотечение, потом размотала, стыдясь своих мыслей.

– Почему палец? Почему именно палец?

– Тут не обязательно искать причину. Навязчивые идеи обычно иррациональны. – Он встал. – Слушай, а почему бы нам не поехать вместе? Как-нибудь раскидаю своих больных. Давай?

– Нет, – ответила я, пожалуй, слишком прочувствованно. – Она никогда не будет говорить с тобой об этом, сам знаешь. А ты должен заботиться о своих пациентах.

– Ладно, только я не хочу, чтобы ты взваливала все это на себя. – Он поцеловал меня в лоб. – Позвони Ди. Скажи, что уезжаешь.

После того как Хью отправился в офис, я упаковала чемодан, поставила его у двери, потом забралась наверх, в мастерскую, – удостовериться, что крыша снова не протекла.

Я зажгла лампу, и желтый свет разлился по моему рабочему столу – большому, дубовому, настоящему сокровищу, которое я откопала в комиссионном магазине. На столе были разбросаны части наполовину собранного, запылившегося экспозиционного ящика. Я перестала работать над ним в прошлом декабре, когда Ди приезжала домой на рождественские каникулы, а потом все как-то руки не доходили.

Я стала исследовать пол – нет ли где луж, когда зазвонил мобильник. Я услышала голос Ди:

– Ну-ка угадай.

– Что такое?

– Папа прислал мне денег, и я купила матросский бушлат.

Я представила, как она сидит, скрестив ноги, на кровати в спальне, длинные волосы рассыпались по плечам. Все говорили, что она похожа на Хью, особенно глаза.