Маленький нью-йоркский ублюдок - М. Дилан Раскин Страница 6

Светлая сторона этого происшествия была в том, что оно переполнило чашу моего терпения. Подало сигнал, что пора искать место получше. Да пошли они все, решил я. Пусть они задохнутся в клубах пыли, которую я подниму, уезжая. Хватит с меня их тухлой атмосферы, хватит отравлять мне мозги и принижать мое чувство собственного достоинства.

Пошло все к черту.

С такими мыслями в голове я перенаправил стопы в тренажерный зал. Мне нужно было зайти туда, чтобы забрать вещи из шкафчика. Там лежала пара моих любимых толстовок, и я хотел взять их оттуда прежде, чем эти мелкие диктаторы решат сорвать замок и забрать мои толстовки себе, любимым. Шкафчик у меня был лишь потому, что, как я уже докладывал, какое-то время назад я играл в теннисной команде и просто поленился от него избавиться.

Я постарался как можно незаметней пробраться в раздевалку. Не хотел наткнуться на нежелательных персонажей, чтобы не разозлиться еще больше. Хотя звал, конечно, что так и произойдет. Предопределено, как и в столовой. На самом деле я это понял, сразу как вошел, потому что всего через два ящика от моего стояло двое тупорылых бейсболистов, с которыми я был слегка знаком. Они стояли в одних защитных бандажах на своих причиндалах и выпендривались друг перед другом. Эта парочка занималась тем же, чем и остальные «классные парни» — они напрягали мышцы и хвастались, кто сколько раз отжался от скамейки. Словом, выказывали верные признаки умственной неполноценности. Не переношу подобного скудоумного трепа.

Только я вошел, они сразу меня заметили. Вероятно, я им помешал, и они сразу начали хвалиться передо мной, какой кому вчера сделали минет и как каждый планирует пробежать по десять кругов до базы в завтрашней игре. Я слишком спешил, чтобы выслушивать эту фигню, так что забрал толстовки и пулей вылетел оттуда. Я ненавидел этот спортзал и всех этих недоделанных долбанутых качков. Весь институт заполонили.

Когда я вышел на улицу, было все так же ветрено и холодно. День был вообще поганый, мне было еще минут пять до дома, а там уж начать паковать вещи. Мне до смерти надоело ходить по одному и тому же проторенному пути каждый день. Я ускорил шаг и стал разговаривать сам с собой, убивая время. В основном ругался, конечно. Бормотал непристойные и довольно неприятные пожелания в адрес кое-кого из отвратительного институтского народа. Я даже не обращал особого внимания на тех идиотов, что шли по улице, вместо этого пробежал оставшиеся несколько метров до дома бегом.

Мамы дома не было. Обычно она раньше шести с работы не возвращается. Так что я решил сразу же начать паковаться. Знал, что если затяну с этим делом до ее прихода, она непременно впадет в истерику и устроит драматическую сцену, чем собьет мне весь боевой настрой. Не то, чтобы я намеревался брать с собой тонну вещей, но все же не хотелось, чтобы меня потревожили во время сборов.

Был у меня в шкафу кусок нейлонового хлама, называемый рюкзак. Весь старый, вонючий и местами разложившийся, но мне по фигу. Тут я должен раскрыть одну ужасную тайну — я просто тащусь от запаха плесени. Он напоминает мне о далеком детстве, которое я провел в походах. Поскольку я знал наверняка, что в Нью-Йорк не вернусь, решил не брать много вещей. Вам, вероятно, моя логика покажется странной, и вы, должно быть, считаете меня идиотом, но тогда я правда решил, что если уж линять оттуда, то на новом месте надо обосноваться, начав все с нуля, и выстраивать свою могущественную империю из ничего, наблюдая, как она разрастается день ото дня. Поэтому я взял с собой всего лишь тройку маек, несколько голубых джинсов, парочку жизнеутверждающих бандан, штаны с накладными карманами, те толстовки, что забрал из спортзала, и мой байкерский кожан. Больше мне ничего и не надо было. Я представлял, как буду бездельничать каждый день и носить белые майки с голубыми джинсами, как время от времени буду стирать их в допотопных общественных прачечных. На все остальные вещи, не представлявшиеся мне жизненно необходимыми, я забил. У меня нет абсолютно никаких организаторских способностей. Я себе и чашки чая толком сделать не сумею.

Далее по плану мне предстояло сгонять в центр и купить шерстяные штаны с ворсом, которые пару недель назад я приметил в одном магазинчике, а потом провести остаток вечера, упаковывая вещи и понемногу промывая матери мозги. Я знал, что она начнет сходить с ума, посчитав, что это конец света. Назавтра я пойду в банк и сниму со счета все свои сбережения, затем отдохну и ночью уеду. Я испытывал по этому поводу неописуемый ажиотаж. Чувствовал себя так, будто запланировал побег из тюрьмы. И оставалось только бежать, не оглядываясь.

Я заприметил эти штаны с ворсом в центре недели две назад. Собирался купить, да все руки не доходили. И теперь подумал, что лучше уж купить их в Нью-Йорке, а то окажусь в каком-нибудь безымянном городке, где таких штанов не найдешь. И несмотря на то, что центра я терпеть не могу, все же решил съездить. Всего-то полчаса на поезде от Квинза, а раз уж я знал, что еду туда в последний раз, то меня это особо не напрягало.

Я отправился на железнодорожную станцию около пяти. Проехал автобусом по 77-й и Континентал-авеню в Форест-Хиллс, а там сошел. Станция была в двух шагах от остановки, так что не пришлось далеко идти по такой холодине. Был час пик, улицы были запружены машинами и толпами народа, спешащими домой к ужину. Как глупо было дотянуть до этого часа. Тогда уж стоило подождать до семи. Но я все-таки спустился по лестнице на станцию метро, всю в граффити, и купил жетоны по необъяснимо высокой цене. На этих станциях всегда чертовски тепло. Не в хорошем смысле тепло. Просто омерзительно душно. Станции почти не вентилируются, и всегда воняет мочой и крысиными фекалиями. Поверьте, вы ничего не упустили в жизни, если никогда не бывали в нью-йоркском метро. Станции размалеваны этими уродливыми яркими красками, от которых и выглядишь, и чувствуешь себя тошнотворно, а запах мочи создаст полное ощущение бомбоубежища.

Люди вокруг стоят с удрученными усталыми лицами и выглядят соответственно своим мизерным зарплатам и бессмысленному образу жизни. Никто никому не смотрит в глаза, все насторожены и опасливо озираются по сторонам. И если ваш взгляд упадет вниз на неприветливые ряды рельс, чего я вам, кстати, не рекомендую, вы увидите там песок, грязь и крыс, снующих по рельсам в тупом и голодном безумии. Нью-йоркская подземка — настоящая канализация мира.

Ладно, я стоял, прислонившись спиной к одному из здоровенных черных столбов посредине платформы, на тот случай, если какой-нибудь хулиган почувствует непреодолимую тягу столкнуть меня на рельсы или под идущий поезд. Такая хрень все время происходит на этих ужасных станциях. Я не только был настороже, но еще и умирал от духоты, стоявшей там в тот день. Меня разморило. Не знаю, были ли подземные станции изначально задуманы так, чтобы пассажиры буквально плавились от жары, но меня там всегда тянуло присесть и заснуть. Впрочем, в тот раз я не заснул. Стоял себе у колонны и заливался смехом. Я был безумно рад, что больше никогда в жизни мне не придется видеть и чувствовать этот угнетающий отстой. Все смотрели на меня, как на сумасшедшего, но мне было наплевать. Пошли они все!