Последний подарок - Майкл Бирн Страница 6

На благотворительность?! С ума сошли, что ли? Пустить такую уйму денег на маленьких детей и инвалидные кресла!

Продавец продолжал рассуждать, но Булли его уже не слушал. Он смотрел на билет. Какой сегодня день? Он взглянул на зеленые цифры, светившиеся на кассовом аппарате. 18.45 – с одной стороны, 09/08/13 – с другой. Внезапно он перестал понимать, что они означают. Тупица.

Обернувшись, он бросил взгляд на одну из газет, в которых стояли нормальные даты. Сегодня пятница, 9 августа. На пальцах он подсчитал, сколько месяцев прошло с февраля. Почти полгода. Так сколько же это дней? Некоторые месяцы были длиннее, чем другие. Он попытался вспомнить детский стишок про дни и месяцы, вертевшийся в голове. Вот в феврале, он знал наверняка, двадцать восемь дней, если только это не високосный год.

Булли снова посмотрел на сегодняшнюю дату. Высчитать точно, сколько дней прошло – слишком сложная математическая операция, поэтому он решил хотя бы прикинуть: умножил тридцать на шесть. Но и это ему оказалось не под силу. Тогда он попытался шесть умножить на три. Получилось восемнадцать. К восемнадцати добавил ноль. Так выходит, уже прошло сто восемьдесят дней! Булли испугался, что время вышло.

Однако продавец улыбался ему.

– У тебя еще пять дней – шесть, если считать сегодняшний. Или то, что от него осталось. За это время билет нужно предъявить устроителям лотереи. – Мужчина перегнулся через прилавок, и выражение его лица изменилось, будто он хотел сказать что-то такое, чего говорить не должен, что не входит в его обязанности. – И на твоем месте я бы помалкивал… Пока кто-нибудь от твоего имени не обратится за выигрышем в «Камелот».

05 дней 04 часа 30 минут

Булли все еще оставался в здании вокзала, и снова посмотрел на билет, на цифры. Он вспомнил, что купил его маме за два дня до ее смерти. Должно быть, она и сунула билет в открытку, за бумажный язык, потому что плохо соображала из-за лекарств.

Булли убрал лотерейный билет в верхний карман куртки, туда же, где лежал проездной «Ойстер», и задумался о своем выигрыше, представляя, как в офисе «Камелота» в Уотфорде перед ним насыплют горы монет. Обернувшись, он посмотрел на магазинчик и вывеску с символом лотереи – скрещенные на удачу пальцы, а под ними дурацкая улыбка. Раньше символ был другой – всадник на коне. Булли представил рыцаря, который ищет в замке деньги, столько денег, что они даже в кассе не умещаются. Часть этих денег ему сейчас не помешала бы. Он умирал с голоду – в животе так сосало, будто по кишкам бульдозер прошелся. Можно бы схватить что-нибудь с лотков, которые стоят вдоль реки, или попытать счастья в мусорных баках за вокзалом. В самом вокзале тоже были места, где он «кормился», но в хорошую погоду Булли предпочитал промышлять на улице.

Он направился к боковому выходу, прошел через небольшую арку, где такси подбирали пассажиров. Двигался он вдоль стен, чтобы не попадать в поле зрения видеокамер. Ему не нравилось, что какие-то люди на него смотрят, может быть, даже высматривают, хотя это вряд ли. После смерти мамы Фил дождаться не мог, когда Булли уйдет из дома; присутствие мальчика его вообще всегда раздражало. И собак Фил тоже не любил. Только благодаря маме Булли разрешили оставить Джек, когда он принес ее домой. Булли нашел ее на парковке торгового центра. Она сидела там под каким-то внедорожником, и он одной рукой вытащил ее из-под машины.

Внезапно он очнулся от глубоких раздумий, заметив прямо по курсу полицейских – на этот раз настоящих, они расхаживали среди пассажиров на стоянке такси.

Булли резко развернулся. Отойдя подальше от стоянки, он шмыгнул влево, в «Бургер Кинг», подчинившись в минуту опасности голосу желудка, а не разума. Войдя в кафе, он на ходу вытащил из большого кармана куртки сложенную сумку и на секунду опустил ее на пол. Джек, не дожидаясь команды, запрыгнула внутрь.

– Тш-ш, – произнес Булли и, достав обрывок полотенца, накрыл им голову Джек.

И сразу пошел наверх, стараясь не встречаться глазами с продавцами. (Стоит только на них посмотреть, и они тут же обратят на тебя внимание). Первым делом – до того, как заняться поиском объедков, – он направился в туалет. А в туалете первым делом – в кабинку. По большому он ходил раз в три-четыре дня. И это его вполне устраивало. Он не любил неподвижно сидеть на толчке целых пять минут, а то и десять. Сразу вспоминалась школа, где тоже приходилось сидеть и ждать, когда же уроки закончатся… И вот проходило десять минут, потом пятнадцать и… дело сделано.

Во-вторых, он заново наполнил бутылку водой. Без пищи можно жить месяцами, без воды протянешь всего несколько дней. Фил постоянно твердил об этом: остаться без сухого пайка вдали от базы – это не проблема; похудеешь на несколько кило, и все. А вот без воды в поле крышка. Никак нельзя. Хотя за все то время, что Фил жил с ними, Булли никогда не видел, чтобы он пил воду дома, тем более в поле.

– Он у нас человек-верблюд, – говорила мама Булли до того, как Фил вернулся домой с большой дырой в спине, похожей на гриб, растущий в другую сторону. И после про верблюдов уже никто не упоминал.

Булли тщательно вымыл и высушил руки, будто готовился делать операцию. Починил открытку, чтобы она опять могла говорить. Работа эта была кропотливая, тонкая – ведь можно и механизм сломать, – но Булли все же удалось просунуть маленькую батарейку в узкое отверстие и вставить ее внутрь лица. Он развернул открытку; она молчала. Выругавшись, он вспомнил про полярность, опять вытащил батарейку, повернул ее, снова поставил на место, раскрыл открытку и наконец услышал то, что хотел.

Булли вздохнул и убрал открытку. Живот сводило от голода. Перед тем как выйти из туалета, он глянул в зеркало и увидел в нем тощего длинноногого паренька, который будто спрашивал с вызовом: «Чё надо?».

Он приблизил лицо к зеркалу. На нем появилась темная полоска от шапки – в последние теплые недели верхняя часть лба стала светлее, чем остальное лицо. Там, где солнце попадало на кожу, она приобрела глубокий бронзовый оттенок, но на щеках из-под загара все равно просвечивал румянец. Мама говорила, щеки у него красные потому, что в детстве его постоянно за них щипали – до того он был милый малыш. Глаза, даром что большие, видели плохо, а рот был пухлый, будто несколько дней назад кто-то исподтишка шлепнул его по губам. Жаль только, что прыщей нет. С прыщами он выглядел бы старше, ведь от них остаются маленькие шрамики.

Булли вдруг заметил, что трет верхнюю губу – грязь там, что ли? Действительно, грязь, но он все равно выглядит на шестнадцать. Может, и на семнадцать. Булли взъерошил волосы, чтобы они добавили ему недостающих сантиметров. Но волосы были слишком грязные и не желали стоять торчком.

Джек заскулила и принялась скрести ему колени лапами. Конечно, она тоже голодна, но собака не должна царапать хозяина.

– Лежать… Лежать! Ну будет, будет, прекрати, девочка. Я же обещал: мы достанем что-нибудь поесть. Потерпи. – Многословие Булли объяснялось тем, что он чувствовал себя виноватым. Джек тоже подросла, и ей требовалось больше еды, чем то скудное количество, которое она получала.