Запуск разрешаю! - Станислав Новицкий Страница 6

Наутро, после выхода теленовостей, я проснулся знаменитым. Мое сольное выступление показали в заключительном культурном блоке. Знакомые тут же телефонировали жене. Она — мне, из Ленинграда. Звонили друзья. Подначивали и шутили.

Но были и абсолютно неожиданные, странные, дикие звонки. Неприятно удивил Аркадий. Он тоже увидел меня в новостях.

— Не ожидал. Крепко ты меня подставил, урод… Только что завотделом обещал меня выгнать.

— Ты ни при чем, — говорю. — Пел я один.

— Все видели, что мы пришли вместе! — закричал Аркаша. — И сидели рядом!

— Что из того? Сидели и сидели. Подумаешь…

— Как ты не понимаешь! Телевизионщики выдали сюжет из-за тебя. Решили, что и ты человек из обкома. Раз поешь — значит, так надо. А ты оказался скрытым евреем, провокатором. Скотина ты.

— Брось, Аркаша. Уволят — перейдешь к нам. Ты же был когда-то нормальным инженером. Снова вместе с товарищами рванем в Людоедово…

— Запомни, я тебе не товарищ. С этого дня знать тебя не хочу, еврейская морда.

— Тогда вот что, Аркадий, можешь считать меня не скрытым, — говорю, — а открытым евреем.

— Что?

— Назло юдофобам и антисемитам мы будем петь, Аркаша, петь и веселиться!

Я бросил трубку. Тут же раздался звонок. Незнакомый голос пообещал сделать обрезание тупым предметом без наркоза.

Вот как узнал мой номер?

Звонки с угрозами не прекращались.

Какая дикость! Сколько нового я узнал за одно утро после нескольких прозвучавших с экрана абсолютно безобидных слов. Конечно, кое-что я читал в прессе и раньше. И все же не представлял, что тема настолько актуальна. Главное, как внезапно и с какой неожиданной стороны раскрываются люди.

Позвонил секретарь комитета комсомола нашего строительно-монтажного управления. Креатура Аркадия. Тоже оказался еще тем антисемитом.

— С кем ты связался? — начал секретарь. — Кто и что может быть противней?

— Ты про Аркадия? Так я с ним только что порвал. Окончательно.

— Не паясничай. Я все видел. И слышал. Что может быть хуже?

— Как что? — говорю, перед тем как бросить трубку. — Например, обрезание. Его только что обещал мне сделать незнакомый добрый соотечественник.

Кстати, — думаю, — жаль, что он не сообщил о грядущей операции первым. Я бы нашелся что ответить жене: «Ну, какой я еврей? Ты же видела».

За стеной нашего малосемейного общежития шумная компания встречает Новый год. Вернее, еще провожает старый. Пару часов назад они начали «стрелять» шампанским. Теперь вовсю поют и танцуют. Кто-то отбивает такты на батареях.

Я сижу над белым, нетронутым листом, пишу вторую в жизни статью в газету. Не то чтобы от безделья взялся за перо или жутко хотелось творчества. Жизнь заставила. И Галя Малинина — знакомая корреспондентка областной партийной газеты.

Начало дается с трудом. В голове крутятся дурацкие рифмы:

«Писать стихами нелегко… дает корова молоко…»

Хорошо, что не пошел на журфак, — думаю. — Это же такое мученье — сочинять тексты. Хотя и мне не позавидуешь. Закончил технический вуз. Мечтал о космосе — распределили в тундру. Видел себя в Центре управления полетами, а залетел на Крайний Север. Строить телефонные линии, закапывать опоры и километр за километром натягивать провода. Они уже мне снятся. Десятки, тысячи унылых креозотных столбов с обвисшими проводами. Иногда в их длинной серой веренице мерещится яркая опора с надежной широкой петлей. Она манит и неудержимо тянет к себе, обещая покой, блаженство и цветущие райские кущи. Но это уж когда совсем плохо. Как сейчас.

В Малежме, небольшом северном леспромхозе, я застрял на три года. Командую бригадой из двенадцати человек. Пока устанавливаем столбы и натягиваем провода в одном конце, на другом, за сотню километров от нас, все приходит в негодность. Опоры проваливаются в болото. Провода рвутся. Иногда их сматывают и увозят охотники, рыбаки и туристы. Всем ясно, что телефонные линии должны обслуживаться постоянно. Но для этого их надо сдать в эксплуатацию. Пока не удается. Нет конечного оборудования. Отсутствует аппаратура уплотнения. Леспромхоз вот уже несколько лет не может ее приобрести.

Наша ПМК поддерживает линии как может. На свой страх и риск. Сдать нельзя и бросить жалко. Сколько это будет длиться — не знает никто. Год? Два? Десять? Кому жаловаться? Некому. Сами виноваты. Как выразился главный инженер: «Взялись за объект под „честное слово“, неукомплектованное материалами».

Последние месяцы все осточертело. Хожу сам не свой. Как быть?

— Напиши об этом в прессу, — сказала как-то подруга жены Галка Малинина, корреспондент областной партийной газеты. Пока начинающий…

— А толку?

— Нет, ты напиши.

— Может, сама?

— Не моя тема. — Галка числится в отделе социальной защиты. — Вот если б ты был инвалидом…

Легко сказать: напиши. Как писать? Когда? В лесу? В вездеходе? В лесных избушках, где мы ночуем, не снимая валенок и телогреек? Не до этого. В городе? Здесь я бываю ежемесячно. Приезжаю на три-четыре дня закрывать наряды. И тут не до писанины. Едва успеваешь сбегать в баню, магазин, парикмахерскую. А еще надо поиграть с женой. Поговорить с дочкой. То есть наоборот. Аня ходит в детский сад. Вчера, когда забирал ее из группы, забилась в угол, расплакалась. Не узнала. Испугалась чужого бородатого дядю.

Где найти время для статьи? Решил начать сегодня, тридцать первого декабря. Казалось бы, простое дело. Но проходит час, другой, а на столе по-прежнему нетронутый лист бумаги.

Подхожу к окну. По заснеженной темной улице спешат редкие прохожие. Один тянет за собой елку. Интересный тип. На часах — без пяти двенадцать. Человек с елкой тоже смотрит под рукав и прибавляет ходу. Потом начинает бежать. Елка цепляется за кусты и сугробы. Человек бросает ее в сторону и мчится навстречу Новому году. Все правильно. Пора и нам…

— Вера! — кричу жене на кухню. Они с Анькой весь вечер сидят там, у плиты и телевизора. Не мешают папке. — Неси шампанское! Новый год все-таки!

К концу новогодних праздников отдаю статью Галке.

— Только, — говорю, — я не могу подписаться.

— Почему?

— Неудобно как-то. Ведь я сам работаю в ПМК. И получается, как бы критикую родную организацию за то, что ввязалась в стройку. Не забывай, я прораб на этом объекте.

— Хорошо, — говорит Галка, — используем псевдоним. Какой, например?