Рапсодия в стиле блюз - Елена Мищенко Страница 6

– Ну а мы – то тут причем? Это Анатолий Владимирович придумал. Я же не говорю про декоративную скульптуру – я говорю про памятники, которыми всегда славился наш Киев: Владимиру, Столыпину, Княгине Ольге, Шевченко и т. д.

– Ну и где тот Столыпин, Ольга, Маркс? Да и памятники – это, к сожалению, не в нашей парафии. Это решает ЦК и Совет министров. А для тебя, Миша, у меня есть хорошая новость. Я на днях беседовал с председателем нашего Союза Григорием Владимировичем Головко. Так он сказал мне, будто бы в верхах есть мнение, что нужно разобраться и восстановить в творческих союзах тех деятелей, которых исключили во время кампании борьбы с космополитизмом и с евреями.

– Нужен мне тот Союз, – с грустью в голосе сказал Михаил Аронович. – Только взносы платить и выслушивать склоки.

– Не скажи. А худфонд, а кисти и краски, а выставки и салоны? Ты же сейчас всего этого лишен. И вообще, я бы на твоем месте, пока ты ходишь простуженный, не работал бы, а полежал, полечился.

– Да я себя хорошо чувствую только тогда, когда стою за мольбертом.

– Ну смотри, не болей. А я уже опаздываю. Всех благ.

Он не рискнул уже идти пешком на Львовскую площадь. Опаздывать на подобные мероприятия было опасно. Он решил пройти на площадь Богдана Хмельницкого, которая была рядом, на конечную остановку второго трамвая. Правда, тут существовала опасность наткнуться на кого-нибудь из коллег. И действительно, не успел он повернуть на Рыльский переулок, как услышал:

– Яков Аронович! Как хорошо, что я вас встретил. – Это был Иванченко – председатель Киевского отделения Союза архитекторов.

– Я очень извиняюсь, Николай Кузьмич, но я страшно спешу.

– Да я вас задержу только на две минуты. Во вторник у нас заседание Правления по поводу этих самых постановлений. Так мы считаем, что вы обязательно должны выступить. Ведь вы же самый яркий представитель конструктивизма на Украине, так сказать, борец за чистую архитектуру, без излишеств.

– Помилуйте. Я отошел от конструктивизма еще в 34-м году и с тех пор не запроектировал ни одного здания в этом стиле.

– Не скромничайте. Так я надеюсь, что вы нас не подведете. Ну, пока!

Вот тебе и на, – думал он, – всего пять лет назад он же долбал меня за конструктивизм, а теперь, пожалуйста, оказывается – это все было не так плохо. А если начинать цепляться за излишества, то в Киеве ни одного хорошего здания не окажется – весь Крещатик, Верховный Совет, Совет Министров, комплексы Алешина на Владимирской, да мало ли – все жилые дома Киева начала века, выполненные в стиле модерн.

Трамвай был полупустым, так что он уселся поудобнее и стал обдумывать сложившуюся ситуацию. «Осуждать они должны со страшной силой, – это закон жанра, но кого? Осуждать студентов за излишества – глупо, так как в этих грехах замешано все начальство и все корифеи архитектуры. Так кого же? Конечно кафедру и преподавателей, так что к этому надо быть готовым. Опять придется каяться. Но дело в том, что после войны я почти ничего не проектировал кроме жилья, где придраться не к чему. Еще я сделал проекты реконструкции двух поликлиник четвертого управления лечсанупра. Но за это бить не положено, так как там лечится весь ЦК и Совмин. Что же остается? Последний конкурс 53-го года? С чего все началось? – Он начал вспоминать. 1953 знаменательный год, когда нас покинул наш вождь и учитель. – Подошли ко мне два дипломника, – Леня Оловянников и Миша Русаковский. Оловянников говорит мне:

– Мы решили делать конкурсный проект Пантеона – памятника вечной славы великих людей Советской страны. Мы хотим пригласить вас как руководителя творческой бригады. Там 15 премий до 50 тысяч рублей. Но не в деньгах дело.

– Конечно, но это тоже неплохой стимул. Заманчиво, заманчиво. И где же вы думаете работать?

– У Лени дома, – сказал Михаил.

И я согласился. Ребята были настырлывыми. Уже были наклеены огромные подрамники и сделано много эскизов. Они даже сьездили в Москву на площадку в Юго-западном районе на территории Ленинских гор. Но тут уж я тоже решил не ударить в грязь лицом. Все-таки, старый турнирный боец. Я сделал им крупные эскизы в перспективах различных ракурсов. Здесь уж я разгулялся с излишествами и украшательством. Особенно выразительной была перспектива интерьера огромного круглого зала с саркофагами Ленина и Сталина. Ее я сделал сепией и тушью. По нижнему ярусу шел скупой дорический ордер с мемориальными картушами, а по второму изящный коринфский ордер. Между колоннами были ниши с урнами, по фризу шли триглифы, метопы, венки, советские эмблемы со знаменами. Чего там только не было. И, наконец, кесонированный купол с декоративными розетками.

– Боимся, что у нас не хватит времени построить такую огромную перспективу. Тут довольно сложные построения.

– А мы посадим Шуру (они его хорошо знали). Он как раз хвастался, что хорошо освоил перспективу. А вы его запишете «при участии».

– Да если он только согласится, мы его поставим в соавторы.

И я-таки его уговорил. Работа была весьма сложная и большая. Пришлось мне раскрыть ему некоторые хитрости, рассказать, что построить такую перспективу интерьера без огромных искажений невозможно, показать несколько искусственных приемов для устранения искажений. Это была для него замечательная работа, запоминающаяся на всю жизнь. Из этого конкурсного проекта ребята не делали большой тайны и показывали всем его фотографии, несмотря на то, что он делался под девизом. Неужели он тоже может послужить поводом для нареканий». И тут он почувствовал, что кто-то дергает его за плечо.

– Яков Аронович, уже Евбаз, или вы решили ехать до вокзала? Вы что, уезжаете, покидаете наш город? Еще рано, еще рано! Мы еще поборемся. Я понимаю, что вас сейчас не очень тянет в институт, но ничего не поделаешь. Выходим. Водитель! Не закрывайте дверь!

Это был Вениамин Моисеевич Юровский. Он ко всему относился с некоторой иронией, и даже в самых неприятных ситуациях не терял чувство юмора. Они вышли из вагона.

– Спасибо, что вы меня оторвали от приятных мыслей, а то я, действительно, доехал бы до вокзала.

– А о каких же приятных вещах вы так увлеченно думали, если не секрет?

– Я вспоминал о своих работах на конкурсах. Я всегда любил конкурсы. Это были счастливые дни, несмотря на то, что пик конкурсных выступлений пришелся не на самое лучшее время– 35–37 годы.

– Да, скажем прямо, кто-то из архитекторов получал премии, а кто-то сроки а то и похуже.

– Да, было дело. Я до этого в Харькове участвовал во многих конкурсах. У нас была отличная творческая бригада и мы выигрывали не один конкурс. Причем в те времена архитектор, выигравший конкурс, сам проектировал здание. А в 34-м я перебрался в Киев по велению начальства. Я думаю, что к этому приложил руку Станислав Викентьевич Косиор. Он принимал у меня здание ЦК в Харькове. Человек он был резкий, строителей вычитывал, но ко мне относился неплохо. И сразу же по приезде я получил возможность участвовать в заказном конкурсе на проект правительственного центра в Киеве. Причем, конкуренты были солидные: братья Веснины, Заболотный, Юрченко, Молокин… Первую премию, как водится, никому не дали, зато мне дали вторую премию, хотя тогда еще ругали, что я ссылаюсь на анализ крупных европейских площадей (что, у нас своих площадей нет?).