Скверные истории Пети Камнева - Николай Климонтович Страница 6

И здесь я попытаюсь вообразить по возможности, каким был Петя, только-только получивший аттестат зрелости в своей специальной школе, в свои семнадцать лет. В те годы немногие юноши нашего поколения и интеллигентского воспитания собирались заделаться писателями. Скорее, это было стремление, свойственное провинциальным офицерским или номенклатурным детям, что на первый взгляд странно. Но только на первый: получая в семье хороший корм из добротных пайковых продуктов, военные и партийные дети в то же время были лишены пищи духовной, и те из них, кто тянулся к культуре инстинктивно, были своего рода самородками, избранными в своей среде. То есть в их обстоятельствах счастливо сходились несколько условий: возможность не заботиться о хлебе насущном и сознание своей исключительности, что отчасти было следствием социальных и провинциальных комплексов, то есть болезненно обостренное тщеславие, что для писательства, думается, абсолютно необходимо. В интеллигентских же, тем более дворянских, семьях послевоенные дети жили не только в относительной холе, но в атмосфере естественного творчества: все сочиняли, рисовали, танцевали и играли на фортепьяно, то есть самодеятельные занятия искусством были столь же обыкновенны, как привычка держать за едой нож в правой руке. Отпрыски таких семей если и писали стихи, то не всерьез, а походя и на случай, а выбирая профессию, устремлялись, как правило, на стезю академическую. Так что Петя был, скорее, исключением в своем кругу, когда размечтался о таком разночинном и дамском нынче ремесле, как писательство, и он подался не на филологический, не в МГИМО и даже не в Иняз, как многие его школьные дружки, но именно на журналистику. В те наивные годы отчего-то считалось, что журналистика и беллетристика вещи весьма близкие, по сути дела – одно и то же. К тому же он еще в школе сочинил целый цикл рассказов, который красиво назывался Записки на клочках цветной бумаги.

И вот он, Петя Камнев, идет по московским бульварам, жадно вдыхает бензинные запахи июньского города, отплевываясь от тополиного пуха. На носу экзамены, но Петя о них не думает; он небрежен и восторжен, он носит с собою записную книжечку и карандашик, он записывает почти детскими каракулями свои невинные наблюдения типа проплыло облако, поджаренное снизу . В нем странно сочетается несколько хулиганистый авантюризм с восхищенной восприимчивостью. Как пишут о таком типе в романах: у него была внешность юного мачо, но душа ребенка. Впрочем, романтичен он не без доли здорового цинизма, но – фантазер, мечтает о том, какие талантливые книги напишет. Он наизусть знает несколько рассказов Хемингуэя, но отчего-то еще не читал Жизнь Арсеньева . Много рассуждает о прозе, о деталях и ритме , правда, еще не задумывается, детали чего , собственно, он будет описывать. Литература видится ему приключением сродни морскому путешествию, а сам автор – непременно герой и баловень женщин. То есть в воображаемой фигуре писателя, каким собирается стать Петя, есть нечто отчетливо гумилевское, что-то от охотника на львов в саванне, вот только Гумилева он пока еще плохо знает и путает саванну с сафари . Впрочем, Если будете в Брабанте Петя помнит со школьной скамьи, а также:

И взойдя на трепещущий мостик,

Вспоминает покинутый порт,

Отряхая ударами трости

Клочья пены с высоких ботфорт, —

но точно не знает, где находится этот самый Брабант с его кружевами, и никогда еще не пробовал кьянти. Он пока что не влюблен и свободен.

Короче, Петя Камнев был по всем статьям счастливой находкой для Альбины Васильевны Посторонних. Ибо она уж совсем отчаялась составить себе московскую партию. Единственный жених-москвич Сережа, с которым она упорно спала два года без использования средств контрацепции и который уже познакомил ее с мамой-терапевтом – остальные все были случайные общежитские, – этой зимой в последней момент сорвался с крючка и неожиданно, подлец, женился на бывшей однокласснице.

Дальнейшая реконструкция событий для нас легка, но огорчительна. Вот, скажем, несколько невероятное обстоятельство: юный Петя, будучи лохом отнюдь не только в преферансе, искренне поверил, что Альбина Васильевна была невинна, потому что после первого соития она стыдливо предъявила ему простыню в кровавых разводах, – скорее всего, подгадала их соединение к своим месячным. Факт лишения Альбины им, Петей, девственности на него сильно подействовал: он почувствовал мужскую гордость и взрослую ответственность за судьбу девушки. Впрочем, надо отдать Пете должное, ему хватило ума на первых порах не оповещать родителей о большой и светлой, первой в жизни, если не считать необязательных одноклассниц, его любви. Вторым неверным шагом по дорожке в омут стало посещение родного дома суженой – отцу он наврал, что идет в турпоход . Альбина Васильевна отвезла Петю к родителям, которые в те годы уже перебрались из Ревды в Курганскую область, так, кажется. Можно лишь догадываться, что делал Петя на Урале в доме секретаря райкома: катался на тройках с бубенцами, закусывал пирогом с визигой щи, сваренные из на его глазах пойманного во дворе и казненного путем усекновения головы петуха, пил водку, а также принял в дар от будущего тестя, чуть придурковатого худого злого мужика со свекольно-красными щеками, шапку-ушанку из выловленной в местном болоте ондатры. Что ни день, будучи к вечеру не в состоянии самостоятельно выходить из-за обильного стола, Петя бывал укладываем на пуховые перины рядом с Альбиной Васильевной. Будущая теща, толстая, хитроватая и суетливая напоказ, наливавшая Пете водки уже за завтраком, приговаривала со свойственной простонародным теткам притворной сладостью, всегда скрывающей какой-нибудь мелкий расчет, что, мол, заглянула утречком за занавеску, а вы там спите ровно ангелочки… Шапку, впрочем, по возвращении в Москву у Пети украли в университетском гардеробе, что отчего-то поселило в нем еще большее чувство обязанности. Еще бы, совратил девушку, неблагодарно потерял подарок ее отца, врученный от чистого сердца, – ясное дело, при таком раскладе порядочный человек должен жениться. И здесь Петя, поскольку он не мог по возрасту вступить в брак без разрешения родителей, был вынужден взять тайм-аут в ожидании дня совершеннолетия, который должен был воспоследовать только в конце апреля. К тому же, поскольку он был влюблен и привязался к Альбине Васильевне, как приблудная собачонка, форменное предложение руки и сердца он уже произнес, сидя пьяным за курганским столом.

Но Альбина Васильевна Посторонних ждать не могла. У нее не было времени на ожидания, поскольку уже в марте должна была состояться предзащита диплома и произойти предварительное распределение. Получить так называемый свободный диплом ей, провинциалке, возможно было, только выйдя замуж. К тому ж она уже обожглась на одном москвиче-подлеце. Короче говоря, Альбине Васильевне Посторонних нужно было форсировать события. И она решилась на отчаянный шаг, который был весьма рискованным, но, как ей казалось, единственно необходимым в ее положении. В один прекрасный день она заявилась в семейство Камневых, не оповестив об этом Петю, и объявила Елене Петровне, что ждет ребенка от ее сына.

Должно быть, это была сцена, каковую способна была бы передать на холсте только кисть какого-нибудь Федотова. Елена Петровна, справившись с некоторой, понятной в этом случае, оторопелостью, предложила гостье чаю с бисквитом и между делом поинтересовалась, каков срок . Альбина Васильевна отчего-то этот вопрос не предусмотрела и, подумав, заявила, что она на шестом месяце. Будущая счастливая бабушка внимательно посмотрела на ее талию, потом столь же внимательно посмотрела будущей молодой матери в глаза и ничего не сказала. Она лишь спросила, как давно девушка знакома с нашим Петей . Оказалось, что давно, с осени, что выглядело несколько странно, если сопоставить сроки.