Марион. Мне всегда 13 - Нора Фрейсс Страница 6

Он прислал мне сообщение 15 февраля, твой парень. Что он сделал для того, чтобы тебя защитить? Ты не упомянула его имени среди мучителей, но не был ли он соучастником? Я сердилась на него, я сердилась на всех, потому что тогда еще не могла разложить все по полочкам в своей голове, понять, кто виноват.

У меня осталось смс от него, полученное в 20.48: «Добрый вечер, извиняюсь за беспокойство. Я просто хотел выразить вам мои искренние соболезнования. Роман». Я огрызнулась в ответном сообщении: «Откуда у тебя мой номер?» – «Я узнал его у одного из жителей города, пожелавшего остаться неизвестным». – «Мне нужно имя, иначе я обращусь в полицию. Это незаконно, не у всех есть мой номер. Буду благодарна тебе за быстрый ответ». – «Это Матильда. Я просто хотел быть вежливым. Сожалею, мадам».

«Ты можешь. Ведь Марион мертва», – ответила я раздраженно. Тогда я и впрямь была уверена, что он причастен. И эта Матильда, которую ты знаешь с самого детского сада… Была ли она частью группы, которую ты указала в своем письме? Бедный Роман, в тот вечер я поступила несправедливо по отношению к нему.

«Мадам, жизнь продолжается»

Нужно было готовиться к похоронам, но я с трудом могла об этом говорить. Журналисты ломились в двери, желая знать, что же произошло. Мэр города приказал всем хранить молчание, но слухи все равно ходили. Она из соседок хвасталась тем, что располагает особой информацией. «Нет, – утверждала она, – здесь дело вовсе не в травле. То, что произошло, не имеет никакого отношения к колледжу!»

Говорили, что у ее мужа по работе есть доступ к твоему делу. Я зашла с ней поговорить: «Послушайте, если у вас есть важная информация, сообщите о ней в полицию. Если вы ничего не знаете – замолчите!» Позже я узнала, что некоторые шептались за моей спиной: «Нора не в себе». Думаю, как раз из-за этого случая. Да, Марион, я и впрямь была не в себе. Из-за журналистов мы должны были устраивать твои похороны тайно. Я ходила в траурный зал по вечерам, чтобы не привлекать внимания. Там все время играла тихая нежная музыка. Ты была так прекрасна. Меня попросили выбрать одежду. Я надела на тебя твои любимые серьги и браслет с надписью «Мир и любовь» (Peace and Love). Ты говорила: «Со мной всегда мир и любовь!»

В один из дней, когда я была там, кто-то предупредил меня, что возле дома нас сторожат журналисты. Нужно было выбрать день и час похорон, это просто ужасно! Нужно было уладить столько вещей: выбрать гроб, решить что-то с цветами… К счастью, твой отец был рядом, потому что мне было плевать на цветы. В моей голове вертелось лишь два вопроса: «Марион, почему ты это сделала? Почему ты ничего нам не сказала?» Я разговаривала с тобой, словно безумная. Я повторяла без остановки: «Марион, у тебя ведь было все, у тебя было все, почему ты это сделала?»

Я искала улики, копалась в делах, прошерстила всю Сеть, заходила к твоим друзьям, чтобы посмотреть, не написали ли они ничего на странице, посвященной тебе. Мы с твоим отцом обнаружили форум, созданный для тебя: «RIP Марион Фрез». Покойся с миром. Там было полно сообщений. Некоторые говорили: «Да, теперь люди приходят поплакать, но все ведь относились к ней как к шлюхе». Мы видели обе стороны медали. Одна из твоих одноклассниц написала: «У меня нет слов, чтобы выразить, как по-идиотски мы вели себя с тобой». Все сообщения были подписаны, поскольку их отправили с профилей «Фейсбука». Учеников, которых ты указала в своем письме, там не было.

По сути дела, все все знали. Форум был уничтожен, но я сделала копии экрана и принесла их в полицию 17 февраля.

До 21 февраля, дня похорон, приходили только друзья и члены семьи. Никто больше. Никто не обращался ко мне с какой-либо информацией. Ни один из родителей учеников, ни один преподаватель, ни один работник администрации не позвонил мне, чтобы узнать дату или час церемонии.

Она проходила в церкви Вогреньеза. Мы зашли в храм под музыку Верди. Затем мы услышали Селин Дион: «У меня есть лишь ты в целом мире, чтобы говорить со мной о любви, лишь ты мне отвечаешь, когда я зову на помощь… У меня есть лишь ты в целом мире, и, если бы я тебя потеряла, думаю, я бы умерла, ты же знаешь». (*Que toi au monde.)

Во время церемонии показывали твои фото. Твое маленькое личико – умное, улыбающееся, открытое – дрожало и расплывалось от слез в моих глазах. Я прочитала текст, который написала для тебя: «Ты – плоть от моей плоти». Вот отрывок из него: «Моя дорогая девочка, поскольку ты – наша старшая, возьми нас за руку, чтобы у нас были силы идти дальше. Дай нам смелости, чтобы дождаться того светлого радостного момента, когда мы снова встретимся с тобой, опередившей нас». Я закончила словами надежды: «Моя дорогая, нам так не хватает твоего физического присутствия, твоей улыбки. Но мы верим, что наша любовь к тебе бессмертна».

Затем мы послушали песню Таль: «Ведь мы имеем право мечтать. Когда это захватывает меня, я не могу остановиться. Я представляю тебя так живо, что сама начинаю верить, что это правда». (Из альбома Le droit de rе^ver.) Твоя сестра Кларисса прочла два трудных текста из Евангелия. Она закончила фразой: «Ибо, если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведет с Ним… Потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем. Итак, утешайте друг друга сими словами».

Моя лучшая подруга Коко зачитала отрывок из «Маленького принца» Экзюпери. Мой брат Салем произнес замечательную фразу: «Ты ушла, с крыльями из ветра за спиной, чтобы совершить свое последнее путешествие в то место, куда лишь душа знает дорогу».

Мы шли за твоим гробом. Адель, которую ты очень любила, пела снова и снова: «Иногда любовь длится, но иногда ее сменяет боль». Песня называлась «Никто, кроме тебя (Someone like you)». Для меня это значило: «Нет никого, кроме тебя». Мы направились к кладбищу. Каждый нес по белому цветку.

Твои бабушки и дедушки, все наши друзья, наши близкие пришли тебя проводить. Но не было ни одного твоего одноклассника, ни одного преподавателя, ни одного сотрудника колледжа. Они не пришли либо потому, что не хотели, либо потому, что их отговорили…

От них не было ни звонка, ни строчки. На следующий же день после твоей смерти у них появилось ощущение, что они докучают нам? Но ведь можно было проявить хоть немного человечности, благожелательности, не так ли.

А в чем причина молчания преподавателей? До сегодняшнего дня я задаюсь вопросом: нет ли в этом никакой связи с их служебным положением?

В четверг, 14 февраля, когда стала известно о твоей смерти, в колледже открылся психологический кабинет. Некоторые дети рассказывали, что в ответ на их пожелание поговорить с семьей директор возразил: «Не контактируйте с ними, они не готовы к этому». Одна из родительниц хотела послать цветы и передать соболезнования через колледж, но ее сын лишь пожал плечами: «Это бесполезно. Директор выбрасывает все цветы».

Конечно же, в то утро я сухо вела себя с ним. Я хотела стереть мысли, я хотела вычеркнуть из моей жизни то, что произошло. Конечно же, мы подали жалобу в пятницу. За это время никто не обращался к нам. Сам директор объяснил это тем, что не хотел обращаться «к семье» по нашей же просьбе. Но несколько месяцев спустя я узнала, что он разослал электронные письма всему педагогическому составу, сообщая им о том, что произошло, а также призывая «не вступать ни в какие контакты с семьей погибшей». Он сделал это до того, как позвонил мне, до какой-либо общественной реакции. Вот почему я не чувствовала никакой поддержки от колледжа. Сострадание не входило в программу.

Конец ознакомительного фрагмента