Желание исчезнуть - Константин Куприянов Страница 6

Кузьма спал с открытыми глазами, но всё слышал, запоминал, высчитывал, готовился встать, как только понадобится. Рука неподвижно пролежала на рукоятке пистолета. Он чувствовал, как кровь раз в несколько минут совершает обращение в его теле и вместе с ней ненависть путешествует от сердца к кончикам пальцев, откуда шёпотом передаёт оружию единственное заклятие: «Убей».

Что ему нравилось в ночной службе особенно, так это что во тьме не было никаких посторонних голосов. Никто не пытался остановить его: ни снаружи, ни изнутри. Наружным он всегда мог ответить, что увидел ползущего к позициям укра, а внутренние просто молчали. Днём они, бывало, мучили его: «Не стреляй, там могут быть дети», «Не кидай гранату – вдруг мирные», и тому подобное. Ночью всё замолкало, и лишь слово «Убей» разрядами тока управляло временем. Властное и спокойное – оно не кричало, но у него имелась цена.

Наконец, часов в восемь утра, к дому подъехала машина. Вышел здоровый парень и отворил себе ворота. Он завёл машину на пятачок в углу участка и долго ковырялся в багажнике, набирая что-то в огромную наплечную сумку. Кузьма видел не очень хорошо – мешали ветки и лёгкий туман. Он отметил, что у парня крепкие накачанные руки и ноги, нет пуза, но грудь пока мальчишеская, неразвитая. Одет он был по-простому, в белую майку и синие, пожившие своё джинсы, на ногах рваные кроссовки. Лица было не разглядеть издали.

Борька проснулся, выглянул в окно и радостно гавкнул. Хотя парень не обернулся, продолжив копаться в багажнике, Кузьма схватил пса за загривок, притянул к себе и громко прошептал.

– Так, Борян, щас не испорти мне тут. Команды помнишь?

Пёс испуганно заскулил, потому что ручища Кузьмы сдавила его шкуру как следует.

– Помнишь? Умри! – ему пришлось сказать вслух. – Ну?

Пёс не сразу понял.

– Умер, Борька, умер! – шипел Кузьма.

Тут пёс вспомнил и повалился на бок, вопросительно глядя на хозяина.

– Молодца. Так и лежи.

Пёс скулил, но больше не гавкал и не вставал, хотя видно было, что ему смертельно хочется полаять ещё для приехавшего.

– Сука, пса моего приручил, – пробурчал Кузьма, продолжая на всякий случай держать одну руку на Борькином брюхе.

Наконец Максим захлопнул багажник, развернулся, зашагал к дому. Кузьма изучил его походку. Обычный парень. Может быть, он бы ему даже понравился, кабы не эта история с Полиной. Таких пацанов было немало во время осады: пошедшие на контракт после срочки ребята со всей страны. Лицо простое, немного суровое от ранней усталости, но светлое, открытое, даже, пожалуй, чем-то парень был похож на самого Кузьму.

– Ладно. Лежи тут.

Кузьма выбрался из чердачного окна, оттуда слез на крышу первого этажа и встал в полный рост. Парень не сразу заметил его, но когда заметил, остановился.

– Здравствуйте, – сказал он, подтягивая ремень сумки.

Не ответив, Кузьма спрыгнул на землю и приблизился.

– Ну здарова, коль не шутишь. Чей это ты?

– А Роман Петрович не рассказал?

– Ты мне тут не Роман Петровича вспоминай, а на вопрос отвечай.

– Я ничей.

Установилась тишина. У парня были маленькие васильковые глаза, выгоревшие оранжевые брови, щёки покрыты оспинами, сухие прямые волосы песочного, почти белого цвета. Ощущалось, что в нём дышит молодая, легко доставшаяся сила. Но на подобное Кузьма насмотрелся немало – он знал, что и такая сила побеждается, убивается легко.

– Ты ж не с Края?

– Не, я с Кутаиса.

– Далече забрался. А из семьи-то какой? Или сирота?

– Пенкин моя фамилия, – парень скинул сумку и подвигал уставшим плечом. – А сейчас сирота!

– Таких не знал.

– Мы обычные были. Потом папа уехал в добровольцы, а мать умерла.

– О, прямо как у Полинки моей, получается, – Кузьма удивился.

– Ну да.

– Ты мне не «нудакай».

– Не понял? – парень нахмурился. – Вы же Кузьма Антонович, так?

– Так-то так, а вот кто ты и какого чёрта на моей земле делаешь, я не знаю.

– А, я понял, – сказал парень и замолчал.

– Ничего ты не понял. Так и где твой отец?

– Как где? Погиб.

– Понятно. В каком батальоне был, знаешь?

– В этих, – парень поморщил лоб и почесал голову, – в Вихре, что ли, как-то так называлось.

– Был такой, Вихрь, знал оттуда ребят, – согласился Кузьма, силясь вспомнить фамилию Пенкина, но безуспешно. – Короче, так. Что ты с моей дочкой устраиваешь?

– Устраиваю? Ничего.

– А что краснеешь? – Кузьма почувствовал, как гнев охватывает его с головы до ног.

– Не краснею я, – парень впервые отвёл взгляд, чем ещё больше разозлил хозяина.

– Папа, перестань! – услышал он.

– А ну ушли!

На пороге стоял Петрович, рядом сжалась в комочек девушка.

– Ушли быстро, я сказал!

Полина попятилась в дом, но тесть стоял на месте.

– Кузьма, он наш. Перестань ты уже.

– Мы толкуем, не видишь? Потолкуем и придём, – с трудом пряча ярость, сказал Кузьма. – Идите завтрак готовьте и кофе. Я не спал всю ночь. Ждал вот Максимку, хотел познакомиться. Мы же просто говорим, так? – он повернулся к парню. – Чего кулачонки-то сжал свои? Просто же говорим, так? Ну, скажи им.

– Просто говорим, – угрюмо повторил Максим после паузы. – Полина, сделай мне тоже кофе, пожалуйста.

Девочка постояла ещё пару секунд, потом исчезла в доме. Петрович не сдвинулся с места, но Кузьма не стал обращать на него внимания.

– Ну, в общем, будем знакомы, – процедил он и протянул парню лапу для рукопожатия. Тот ответил. Кузьма сдавил ладонь Максима, но не сильно. Тот никак не отреагировал.

– В общем, так. Сюда больше не ходишь, понятно? Дом у тебя есть? Вот там и живи. Когда подрастёт, то если надумаешь свататься, приходи. А жить у меня тут не надо.

– Кузьма! – воскликнул Петрович.

– Так, тихо там! И ещё – если узнаю, что ты её это… то пеняй на себя, понял? А я узнаю.

Максим кивнул, он смотрел на Кузьму с ненавистью, но молчал, желваки часто двигались.

– Ну? Шо таращишься? Скажешь сам, может?

– Нечего говорить, – чуть слышно пробормотал парень. Было видно, что он говорит сдавленно не от страха.

– То есть ничего не было, да?

– Да.

Они долго молчали. Кузьма не боялся ничьей злости. Он знал, что ни один гражданский не знает и половины той ненавидящей силы, что таится в людях. Но ему уже не было смешно.