Патрик Мелроуз. Книга 2 - Эдвард Сент-Обин Страница 6

– Люблю эту фотографию, – говорила бабушка. – Она напоминает мне о той поре, когда я только появилась на свет и была ближе к источнику.

– Какому источнику? – не понял Роберт.

– Ближе к Богу, – застенчиво пояснила она.

– Лицо у тебя не очень-то довольное, – заметил он.

– Мне кажется, так выглядит человек, который еще не все забыл… Впрочем, ты прав. С материальным миром я никогда не ладила.

– Что такое материальный мир?

– Земной шар, – ответила бабушка.

– Ты бы лучше жила на Луне?

Она с улыбкой погладила его по щеке и ответила:

– Однажды ты все поймешь.

Теперь вместо фотографии на столе разместились пеленальный матрасик, таз с водой и стопка подгузников.

Он любил бабушку, хотя она и передумала оставлять им свой дом. Ее лицо затягивала паутина морщинок, возникших от постоянных попыток быть хорошей, от бесконечных волнений о судьбе мира и Вселенной, от переживаний за всех несчастных и обездоленных, с которыми она даже не была знакома, от мыслей о планах Господа на ее дальнейшую жизнь. Папа не считал ее хорошей – одного желания для этого мало, полагал он. И часто повторял Роберту, что надо любить бабушку, «несмотря ни на что». Так Роберт понял, что папа ее больше не любит.

– Томас будет помнить это падение до конца жизни? – спросил он у папы, не отрывая глаз от потолка.

– Ну что ты, – ответил тот. – Никто не помнит, что с ним происходило сразу после рождения.

– А я помню, – сказал Роберт.

– Надо как-то его развеселить, – сменила тему мама, явно не желая заострять внимание родных на вранье Роберта. Но он не врал. Ни капельки.

– Зачем его веселить, он даже не ушибся. И наверняка подумал, что валяться на животе у барахтающейся Маргарет – обычное дело в этом мире. Да мы сами больше перепугались, чем он!

– Поэтому и надо его развеселить. Он ведь чувствует наше беспокойство.

– В каком-то смысле ты права, – признал папа. – Но в мире младенцев царит демократия странности. С ними все происходит впервые – а удивляют, скорее, повторения определенных событий и явлений.

Все-таки малыши – это классно, рассудил Роберт. Можно придумывать и говорить о них что в голову взбредет, возразить-то они не могут.

– Уже двенадцать, – вздохнул отец.

Все они пытались побороть лень, но желание сбежать от неприятных обязанностей загоняло их глубже и глубже в зыбкую мякоть матраса. Роберту хотелось задержать родителей еще на чуть-чуть.

– Иногда, – мечтательно заговорил он голосом Маргарет, – когда я в перерывах между семьями живу дома, у меня прямо руки начинают чесаться. Так хочется потрогать младенчика! – Он схватил Томаса за ножку и сделал вид, что хочет его сожрать.

– Аккуратней, – сказала мама.

– Между прочим, он прав, – заметил папа. – Дети – ее наркотик. Они нужны ей куда больше, чем она нужна им. Малышам позволено быть жадными и думать только о себе, вот она и использует их для маскировки.

После моральных усилий, приложенных, чтобы вылезти из комнаты и наконец посвятить общению с Маргарет еще час своей жизни, всем стало даже как-то обидно, когда в гостиной ее не оказалось. Мама ушла на кухню, а папа с Робертом сели на диван, положив посередине Томаса. Тот увлекся разглядыванием картины, висевшей на стене прямо над диваном, и замолчал. Роберт опустил голову на один уровень с его головой и понял, что самой картины Томас не видит: мешают блики на стекле. Сразу вспомнилось, что и его в раннем детстве увлекали стекла. Казалось, отраженное от поверхности изображение затягивает его все глубже в пространство за его спиной. В этом стекле отражалась дверь, а за дверью – олеандр, цветы которого мерцали крошечными розовыми огоньками на глянцевой поверхности. Роберт сосредоточил внимание на исчезающих пятнах неба между ветвями олеандра и тут же в своем воображении перенесся в настоящее небо: разум его стал подобен двум конусам, соприкоснувшимся вершинами. Он был там с Томасом, точнее, Томас был с ним: они вместе мчались в бесконечность на лоскутке света. Вдруг Роберт заметил, что цветы исчезли: дверной проем перегородил чей-то крупный силуэт.

– Маргарет пришла, – сказал он.

Папа обернулся, а Роберт продолжал наблюдать за отражением: Маргарет горестно понесла свою тушу в их сторону. В нескольких футах от дивана она остановилась.

– Все живы-здоровы, – полувопросительно-полуутвердительно сказала она.

– Ребенок вроде цел, – ответил папа.

– Надеюсь, это не повлияет на ваш отзыв?

– Какой отзыв? – спросил папа.

– Ах так! – возмутилась Маргарет – полуобиженно-полусердито, но очень гордо.

– Пойдемте обедать, – предложил папа.

– Спасибо, я, пожалуй, обойдусь без обеда, – ответила Маргарет.

Она повернулась к лестнице и начала свое утомительное восхождение.

Роберт вдруг не выдержал.

– Бедная Маргарет, – сказал он.

– Бедная Маргарет, – кивнул отец. – Что мы будем без нее делать?

Роберт наблюдал, как муравей прячется за запотевшей бутылкой белого вина на столе. Вдруг по светло-зеленому стеклу, оставляя за собой идеально ровный и гладкий след, покатилась капля влаги. Муравей показался вновь – увеличенный стеклом, он лихорадочно сучил лапками, пробуя блестящий кристалл сахара, просыпанного Джулией во время послеобеденного кофе. Над их головами лениво полоскал на ветру брезентовый навес, и почти в такт его медленным движениям то нарастал, то спадал стрекот цикад. Мама отдыхала с Томасом, Люси смотрела кино, а Роберт остался на улице, хотя Джулия практически заставляла его присоединиться к Люси.

– По большей части люди ждут смерти родителей с чувством невероятной грусти и мечтами о новом бассейне, – говорил папа, беседуя с Джулией. – Раз уж о бассейне мне мечтать не приходится, я решил заодно отказаться и от грусти.

– А нельзя притвориться шаманом и все-таки заполучить в наследство дом? – спросила Джулия.

– Увы, я редкая особь человеческого вида, начисто лишенная целительных способностей. Все вокруг уже давно открыли в себе внутреннего шамана, а я по-прежнему сижу в западне собственных материалистических взглядов на устройство Вселенной.

– В таких случаях выручает лицемерие, – сказала Джулия. – У меня рядом с домом открылся магазин «Радужный путь». Если хочешь, куплю тебе барабан и пучок перьев.

– От твоих слов я сразу ощутил прилив магической силы, – зевнув, сказал папа. – Оказывается, и я могу быть чем-то полезен здешнему славному племени. Я и не догадывался об этом, пока не открыл в себе удивительный дар ясновидения.

– Во-от, – одобрительно протянула Джулия. – У тебя получается. Оглянуться не успеешь, как станешь здесь главным шаманом.