Родичи - Дмитрий Липскеров Страница 60

Она села на лавочку в парке, и опять сознание ее отключилось, смешавшись с полночным туманом. Вышедшая луна была полна и способствовала необычной летаргии, которая продолжилась аж до самого утра.

Лицо Веры стало бело от морозной ночи, а ресницы закрытых глаз покрылись инеем. Она замерзала и, вероятно, умерла бы до срока, но в наступившем утре кто-то погладил ее по голове, словно ребенка, возвращая к жизни теплом ладони.

Она открыла глаза и увидела белокурого красавца с голубыми глазами.

Он стоял и молча смотрел на нее, отчего тепло вошло в ее тело — в живот, и даже стало жарко.

— Мы опаздываем!

Рядом с ним оказался человек восточного вида, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу.

— Репетиция, господин А., товарищ Михайлов! Опаздываем!..

Неожиданно девушка встрепенулась и отогретыми руками расстегнула сумочку, из которой достала пачку долларов и протянула молодому человеку.

— Возьмите! — Голос ее дрогнул, она старалась сдержать горячие слезы, но не могла.

Ахметзянов ничего не понимал, а оттого нервничал все больше.

— Берите деньги, и пошли! — скомандовал импресарио. — Нас симфонический оркестр ждет!

— Не только симфонический, но и Лидочка! — послышался знакомый голос тенора.

— Альберт Карлович! — воскликнул патологоанатом.

Владелец шаляпинского пальто оглядел собравшихся и только сейчас заметил Веру.

— И пилят наша здесь! — вскинул брови толстяк. — Оррррнелллла!!!

Студент Михайлов взял из рук девушки деньги и отдал Алику.

— Мы с вами в расчете.

— Друг мой, я вас не торопил! — Тенор упрятал пачку в бездонный карман музейного пальтища. — Видит Бог!..

— Идите, пожалуйста, в театр! — попросил студент Михайлов Ахметзянова и тенора.

— Как идите! — напрягся Ахметзянов. — А вы?

— Сегодня я не могу репетировать…

— Лидочка с ума сойдет! — отреагировал Карлович, впрочем, добродушно, наверное, представляя, как это будет выглядеть: Лидочкино с ума схождение…

— Пожалуйста, оставьте меня. Скажите, что у меня внезапно открылись важные дела… Или что хотите!..

— Я вас не понимаю! — не унимался патологоанатом. — У нас обязательства, в конце концов! Штрафные санкции!..

— Отстаньте от них, — прошептал Алик в самое ухо импресарио. — Я все улажу…

Все-таки он был добрым человеком, этот Карлович. Как и большинство полных и талантливых людей, он мог быть утром королевски великодушен, а вечером по-плебейски злобен. Но по существу добр. Сейчас было утро, и Алик под руку уволок Ахметзянова в сторону театра, оставив молодого человека и девушку одних.

Они поднялись и пошли, неторопливо, ничего не говоря друг другу, пока не оказались возле Вериного дома. Поднялись по выщербленным ступеням…

Рыжей подруге преподавали сегодня, что такое гипоталамус и каковы его функции, а Вера сидела в ванне под струями горячего душа, подтянув колени к груди, и смотрела на него неотрывно, как и он — вглядывался в нее своими небесами глаз.

Он — красив, думала она тягуче, волосы его прекрасны… Белые кудри лежат на черном свитере… Он не может быть олигофреном…

Струи воды согревали плечи, стекали по волосам, успокаивая тело, и ей захотелось заснуть прямо здесь, в коммунальной ванне…

Она закрыла глаза и уже не принадлежала себе, сознание окончательно растянулось, когда он отключил краны, вытащил ее из воды, обернул китайским шелком, отнес в комнату и положил в постель…

Прошли часы.

Она спала, свернувшись, словно дитя, а он сидел все это время недвижимо и смотрел куда-то в пространство.

А потом она проснулась.

— Ты помнишь меня? — спросила.

— Да, — ответил он не сразу, как будто ему сначала надо было вернуться откуда-то.

— Я — Вера… А тебя как зовут?

— Студент Михайлов…

— Имя?

Он несколько замялся.

— Дело в том, что у меня память отсутствует… Называйте меня студент Михайлов…

За ребрами девушки затрепыхалось сердце, и она вдруг спросила:

— Вы — олигофрен?

Тут с ним произошли перемены.

Он вдруг начал тараторить, что ничего не помнит, что ничего не знает! Не помнит имени девушки, как здесь оказался, не разумеет!.. Из глаз его хлынули слезы, и Вера, сострадая невероятно, выскочила из постели, бросилась к нему, обняла за шею и шептала в ухо что-то ласковое и теплое, пока он не успокоился, пока на лицо его не вернулась прежняя бледность, а язык не перестал рождать больные слова.

Так они сидели долго, оба молча, пока он вдруг не сказал:

— Тебя зовут Вера. Твои родители умерли, и у тебя была ранена нога…

— Откуда ты знаешь?!!

Она отпрянула от него, словно ожглась голым телом о его грудь.

— Я не знаю, откуда… Но я много знаю… Я помню.

— Зоська говорила, что на тебе опыты в медицинском институте ставят?

— Я не помню… — Он опять растерялся. — Я студент…

— Она говорила, что у тебя сердце с правой стороны!..

Не дожидаясь ответа, девушка вдруг вновь метнулась к молодому человеку и ткнулась ему ухом в грудь.

«Господи, — шептала она про себя. — Пусть с левой!»

Но в той стороне было ужасно тихо. Вера, скользнув щекой по пуловеру, прислонилась к правому соску и услышала мерное, слегка глухое биение.

— Оно стучит у тебя справа!!! — отпрянула от студента Вера. — Справа!!!

— Ну и что?

— Как что?!. Это же… сердце!.. — Девушка с трудом удерживалась от истерики.

Молодой человек продолжал пребывать в смятении и не понимал, что она хочет от него.

— У меня сердце слева! — Девушка взяла руку студента Михайлова и приложила ладонь под левую грудь. — Слышишь, оно стучит слева!

— Я не понимаю!..

— У всех людей сердце стучит слева! Разве это трудно понять?

— У меня справа. — Он успокоился, чувствуя, как под пальцами колотится сердечко Веры. — У тебя слева, какая разница?

Ей было много что ответить на этот вопрос, но вдруг слов не стало, мысли спутались, и самый главный довод, так и вертящийся на языке, вдруг исчез из памяти, как будто его и не было. Может быть, его вообще не было… У всех?..

— Если тебе не нравится, что сердце у меня справа, я могу уйти.

— Нет-нет! — замотала девушка головой так энергично, что ее подсохшие волосы застегали его по щекам. — Прости!.. — И стала гладить его лицо. — Ты же все забудешь!..