Мое имя Бродек - Филипп Клодель Страница 60

Все вернулись к своим обычным делам. Ослабевшая жара позволила людям выйти в поля и леса. Животные тоже немного подняли голову. На берегу реки разложили костер и сожгли останки Господина Сократа и Мадемуазель Жюли. Мальчишки наслаждались зрелищем весь день, время от времени подбрасывая ветки в огонь, а вечером вернулись домой с запахом горелого мяса и дерева в волосах и одежде. Потом настала ночь.

Через час после захода солнца послышались первые крики. Довольно пронзительный, ясный и скорбный голос выкрикивал у каждой двери: «Убийцы! Убийцы!» Это был голос Андерера, который, словно необычный ночной сторож, напоминал всем, что они сделали или чему не помешали. Никто его не видел, но слышали все. Никто не открыл дверь. Никто не открыл ставни. Затыкали уши. Забивались поглубже в свои постели.

На следующий день в лавках, в кафе, в трактире, на углах улиц и в полях об этом немного поговорили. Я сказал – немного. Быстро перешли к другому. Андерер по-прежнему оставался невидим. Заточен в своей комнате. Словно исчез или испарился. Но вечером, через два часа после захода солнца, на каждой улице, перед каждой дверью снова послышался тот же зловещий рефрен: «Убийцы! Убийцы!»

Я молился, чтобы он перестал. Знал, чем все это закончится. Лошадь и осел были только прелюдией. Этого хватило, чтобы на некоторое время успокоить разгоряченную кровь, но, если он снова начнет трепать им нервы, они вобьют себе в голову кое-что похуже. Я попытался его предуп-редить. Сходил в трактир. Постучал в дверь его комнаты. И не получил ответа. Приложил ухо к замочной скважине. Ничего не услышал. Попытался открыть дверь. Она была заперта на ключ. За этим меня и застал Шлосс.

– Что ты тут делаешь, Бродек? Я не видел, как ты пришел!

– Где он?

– Кто?

– Да Андерер!

– Кончай, Бродек, кончай…

В тот день это были его единственные слова. Он повернулся ко мне спиной и ушел.

С наступлением темноты его ночной обход возобновился, а вместе с ним и крики. И в этот раз захлопали ставни, полетели камни, ругательства. Что не помешало Андереру продолжить свой путь, крича во мраке: «Убийцы! Убийцы!» Я не мог заснуть. Как раз в такие ночи я и узнал, что мертвые никогда не оставляют живых. Они встречаются с нами, не будучи узнаны. Собираются вместе. Приходят по ночам и садятся на край нашей постели. Смотрят на нас и не дают нам покоя. Иногда гладят нас по лбу, иногда проводят своими бесплотными руками по нашим щекам. Пытаются открыть нам веки, но, когда это им удается, мы никого не видим.

Весь следующий день я раскидывал мозгами, не двигаясь с места. Думал о большой Истории и о своей, о нашей истории. Знакома ли эта вторая тем, кто пишет первую? Как память некоторых может удерживать то, что другие забыли или никогда не видели? И кто прав: тот, кто не решается оставить в темноте прошедшие моменты, или же тот, кто сталкивает во тьму все, что его не устраивает? Жить, продолжать жить, быть может, это значит решить, что реальность не совсем реальна, быть может, это значит выбрать другую реальность, когда известная нам становится невыносимым бременем? Впрочем, разве не это я делал в лагере? Разве не выбрал жить в воспоминаниях и настоящем Эмелии, отбросив свою повседневность в нереальность кошмара? Является ли История большой правдой, сделанной из миллионов индивидуальных неправд, сшитых друг с другом, как старые покрывала, которые изготавливала Федорина, чтобы прокормить нас, когда я был маленьким? Они казались мне великолепными из-за радужности своих красок, хотя были набраны из обрезков ткани, из разношерстных лоскутков, из тряпок сомнительного качества и неизвестного происхождения.

Когда солнце село, я по-прежнему сидел на стуле. В темноте. Федорина не стала зажигать свечу. Мы сидели все вчетвером в потемках и молчании. Я ждал. Ждал, когда снова послышатся в ночи крики Андерера, его зловещая укоризна, но ничего не происходило. Снаружи была ночь. И тишина. Тогда я испугался. Почувствовал, как страх проник в меня, в мой живот, под мою кожу, во все мое существо, чего не было уже так давно. Пупхетта напевала. У нее был небольшой жар. Сиропам и отварам Федорины не удавалось его сбить. Чтобы малышке стало полегче, старуха рассказывала ей всякие истории. А начав рассказ про Билисси, бедного портняжку, попросила меня принести немного масла из трактира Шлосса, дескать, хочет испечь для Пупхетты песочное печенье, чтобы та нашла его утром и стала макать в молоко. Несколько мгновений я никак не реагировал. Не хотел выходить из дома, но Федорина настаивала. В конце концов я встал со стула. Взял свою куртку и ушел, слыша голос старухи, начавшей свою сказку, а тем временем моя Пупхетта, раскрасневшись и блестя глазами от жара, тянула ко мне ручки со словами:

– Возвращайся, папочка, возвращайся!

Странная история про этого Билисси. Из всех, что рассказывала мне в детстве Федорина, она интриговала меня больше всего, потому что, когда я ее слушал, мне казалось, что земля уходит у меня из-под ног и я ни за что не могу ухватиться. И что все, видимое моими глазами, быть может, не совсем существует.

«Билисси был маленьким и очень бедным портняжкой, который жил со своей матерью, женой и маленькой дочкой в ветхой лачуге в воображаемом городе Питопой. И вот приехали к нему однажды три рыцаря. Выступил вперед первый рыцарь и заказал для своего государя короля одеяние из красного бархата. Билисси исполнил заказ и принес самое прекрасное одеяние из всех, что когда-либо шил. Рыцарь взял его и говорит Билисси:

– Король будет рад. Через два дня получишь награду.

И через два дня мать Билисси умирает на его глазах.

Опечалился Билисси и подумал: “Неужели это и есть моя награда?”

На следующей неделе выступил вперед второй рыцарь и постучал в его дверь. И заказал ему для своего государя короля одеяние из синего шелка. Билисси исполнил заказ и принес самое прекрасное одеяние из всех, что когда-либо шил, гораздо прекраснее красного бархатного. Рыцарь взял его и говорит Билисси:

– Король будет рад. Через два дня получишь свою награду.

И через два дня жена Билисси умирает на его глазах.

Опечалился Билисси и подумал: “Неужели это и есть моя награда?”

На следующей неделе выступил вперед третий рыцарь и постучался в его дверь. И заказал ему для своего государя короля платье из зеленой парчи. Заколебался Билисси, попробовал отказаться, сказал, что у него много работы, но рыцарь уже вытащил меч из ножен. Билисси в конце концов согласился взять заказ. Исполнил его и принес самое прекрасное одеяние, которое когда-либо шил, гораздо прекраснее красного бархатного и синего шелкового. Рыцарь взял его и говорит Билисси:

– Король будет рад. Через два дня получишь награду.

Но Билисси отвечает:

– Пусть король заберет свое одеяние и оставит награду себе, я ничего не хочу. Я и так счастлив, такой, как есть.

Удивленный рыцарь посмотрел на Билисси.