Четыре унции кофе - Иван Райли Страница 60

Здесь было другое. В левом, ярко освещенном (мне почему-то вспомнились витрины в квартале Красных фонарей Амстердама, которые я видел только в интернете, и то мельком) эркере сидел молодой офицер. Просто вылитый Ченнинг Татум. Аккуратный пробор густых темных волос, глаза, нос, волевой подбородок, шея быка, плечи. Улыбка, разбивающая сердца пачками. В черном парадном мундире морской пехоты США, ладно облегающем его бицепсы, он выглядел неотразимо. А напротив него сидела Джесс. Я видел ее как бы сбоку, сзади. Офицер держал ее руку. Он улыбался. Белоснежные зубы вспыхивали ярким пятном на фоне его загорелого и обветренного лица. В его мужественных руках женская кисть смотрелась нелепой игрушкой. Но он держал ее бережно. И что-то говорил, слегка наклонившись над столиком. Джесс была увлечена. Я видел это. Я это чувствовал. Даже не видя ее лица, ее мимики, мне была понятна ее полная вовлеченность. Поза, движения, положение ног под столом. И тогда я осознал, что практически ничего так и не знал о ее жизни до меня, о круге ее друзей и знакомых, никогда не был у нее дома. Во многом она продолжала оставаться для меня загадкой. Особенно после ее самопожертвования, когда она в одиночку несколько суток подряд выцарапывала меня с того света, а потом еще пару дней терпеливо ухаживала, пока я приду в себя. Что это было? Врожденный материнский инстинкт? Сострадание Магдалины? И теперь… Нащупав мобильный в кармане, я нашел ее имя. Но не набрал. В тот момент офицер перегнулся через стол и поцеловал ее. Из машины за копной вьющихся волос я не видел, куда пришелся поцелуй. И все же на секунду она повернула голову. Ровно настолько, чтобы ответить ему взаимностью. Машина сзади моргнула фарами. Парковаться здесь было запрещено. Я запустил двигатель. Заглох. Снова включил. И тронулся в ночь, не осознавая, куда еду, и что делать дальше.

Возвращаться домой было глупо. Встречать Новый год в пустой квартире или искать приключений в чикагских барах мне одинаково не хотелось. После десяти минут пустоты я обнаружил себя в машине, едущей по направлению к Охара. До рейса оставалось больше пяти часов. Я прошел контроль и коротал время, бесцельно слоняясь по бутикам и салонам в зоне DutyFree. Была мысль купить пару бутылок алкоголя. Не прижилась. С ноутбуком на коленях я просидел почти час, пока наконец-то объявили посадку. Рейс обслуживали французские авиалинии. Кресло оказалось вполне комфортабельным, ужин сносным. Если назвать ужином подогретую снедь в подносе из фольги. Я выпил стакан амаретто. Из десяти стюардесс большинство были дамами за пятьдесят, словно нарочно собранными на борту. Единственная помоложе – Кристин – принесла мне банку колы. И улыбнулась той фирменной улыбкой стюардесс, по которой опытный пассажир способен угадать, что она думает о нем, об этом самолете, об этой авиакомпании, этих туфлях, бойфренде, ребенке, оставленном с матерью и вообще обо всей этой гребаной жизни. В общем, лучше бы она не улыбалась. После стакана хорошего ликера я долго смотрел в иллюминатор на ночные облака, над которыми мы плыли. Спать мне не хотелось, видимо, из-за стресса. Зато было предостаточно времени для размышлений. Футляр глупой безделушки стоимостью в сорок тысяч долларов оттопыривал внутренний карман моего пиджака. Отдать его стюардессе? Сделать этот полет навсегда незабываемым для нее? Не могу сказать, чтобы я чувствовал себя обманутым или преданным. Любая привязанность – это всегда риск. Близость порождает зависимость. Возможно, судьба, наконец, прислала мне обратку за те связи, которые я когда-то рвал по живому так, как считал это более удобным и правильным для себя. В определенном смысле, мне повезло больше, чем Свану. Мне не нужно было проводить дни напролет, конструируя домыслы и догадки в безуспешных попытках состыковать их с реальностью. Всего за какие-то минуты я узнал так много, что места для воображения, даже захоти я пофантазировать, просто не осталось. Все было очевидно. Я любил ее. А у нее был другой. Никогда бы не подумал, что все эти пошлые анекдоты о мужьях, возвращающихся из командировок раньше положенного, имеют реальную основу. И тут включилась логика извращенца: если бы я приехал точно в срок, мы наверняка летели бы сейчас вместе. И были бы счастливы. По крайней мере, я. И следующая за ней мысль: а мог ли бы я притвориться, что ничего не видел? Ради того, чтобы быть с нею рядом. Зная, что у нее есть другой. Прекрасный камертон для проверки собственной мерзости. Нет, не смог бы. Поэтому и уехал. Отчасти, я сам был виноват в том, что увлекся слишком глубоко. Но как знать, где суша на этой зыбкой почве в краю туманов? Любить женщину только телесно – скотство. Любить ее всей душой – страдание. Как найти тот вожделенный предел, за которым близость перерастает секс, но не становится болью? Знать, чтобы не переступить. Моя главная ошибка была в том, что я следовал правилам, которые считал беспрекословными для нас обоих. А это не так. У меня не было параллельных романов, интрижек и прочих шалостей, которые обычно разнообразят нашу серую жизнь. И я ожидал того же от нее. А на каком основании? Языком любовной юриспруденции, мой иск был абсолютно несостоятельным. Как человек свободный, не связанный браком или помолвкой, она была вольна делать все, что угодно. И не отчитываться. Проблема в том, как с этим жить, когда знаешь? Как можно делить ту, которой принадлежишь полностью и безвозвратно? Когда наконец что-то щелкнуло внутри, что-то сломалось и ты понимаешь: возврата к старому больше нет. Эта женщина изменила тебя навсегда. И вот я нарисовал буколический мирок, ткнулся в него носом, проткнул и – о, Боже! Ад – это другие. Как совместить ее, жующую мокрый снег пополам со смехом в сквере на Монро стрит, с той кокеткой из кафе? Имел я в виду такую многогранность. И все опять уперлось в непостижимость женской души. С того момента, когда самая первая из них все решила не только для себя, но и для всех нас, и взяла яблоко из лап змея. Или когда не давала сердцу прикипеть к мужчине, уходящему из пещеры, потому что не знала, вернется ли он назад, но при этом понимала – одной ей не выжить. Кто-то сильный должен быть рядом. Не суть, кто он и как выглядит. Погибнет один, придет другой. Обыкновенная животная практичность, которую через тысячелетия, в эпоху развитой цивилизации, назовут неразборчивостью. Неважно. Какой бы теории вы ни отдавали предпочтение, в ситуации с женщиной ваш выбор невелик. Либо принять ее такой, как есть, со всеми ее тараканами, зная наперед, что эти насекомые, рано или поздно, сведут вас с ума. Либо относиться к ней как к передвижной вагине, которую Создатель, шутки ради, снабдил зачатками мозга. Обе эти точки одинаково проигрышны.

Париж утопал в тумане. Терминал Шарля де Голля, в котором мы приземлились, произвел на меня унылое впечатление. Я хотел пить. В Чикаго у меня была масса времени, но при этом не хватило ума на то, чтобы поменять валюту. В восемь утра все обменные киоски терминала оказались закрыты. Автоматов не было вообще. И пик идиотизма – полное отсутствие питьевых фонтанов. Ау, люди!!! Французы, вы не пьете?! У вас организм работает по-другому?! Всасываете воду анально?! Без единого евро в кармане я, наконец, уговорил какого-то араба в пристенной палатке продать мне четвертьгаллонную бутылку спрайта за пятьдесят баксов. Меньшей купюры у меня не было. Та-дам!!! – самый дорогой спрайт в мире. Вдобавок, лимузин, который я забронировал, опоздал на полчаса и стоял у другого входа, а водитель был самовлюбленным пакистанским засранцем, получившим от меня ноль чаевых. Короче, в отель я прибыл в прекрасном расположении духа.Словно издевка, на лакированном столике (номер был в стиле хай-тек с панорамным видом на клубящийся туман из всех окон) стояла корзинка роскошных цветов и ведерко с шампанским во льду.Сразу было, что выпить и чем закусить молодому рогоносцу. Стандартная открытка от администрации отеля желала нам отличного и незабываемого отдыха. Я принял душ. Сменил белье. Распаковал и отдал на глажку новую рубаху. Пару часов кряду тупо валялся на огромной кровати с ноутбуком, даже не сняв покрывала. Заказал в номер знаменитый луковый суп (за девяносто баксов я мог бы приготовить и повкуснее), салат из креветок под соусом и печеный картофель а– ля паризьен. Потом щелкал местные каналы один за другим. Посмотрел кусок старого фильма про ковбоев в переводе на французский. Сплошной сюр. Я помнил большинство диалогов в оригинале и не мог представить, что такое говорят повелители прерий перед тем, как спустить курок. Но на французском это звучало вообще убойно. Любой американский вестерн превращался в комедию априори. Как-то сама собой на город опустилась ночь. В мареве тумана фары машин, гирлянды и освещенные фасады зданий совсем не передавали праздника. Они выглядели, как дешевая бутафория в стиле «ну вот, нас опять обманули». Я оделся и попросил вызвать такси. Самым правильным решением было бы заказать номер именно в НМ. Но мне нужен был вип-люкс, а номера такого класса к тому времени, когда я спохватился, были уже заняты. Знай я, что приеду один, заказал бы обыкновенный «Стандарт». Оба отеля располагались в центре, так что ехать пришлось недолго. От парадного входа нас направили за угол: у ресторана был собственный подъезд. Я отпустил такси и решил пройтись пешком. Красная ковровая дорожка начиналась прямо у тротуара. Валеты в фирменных куртках встречали подъезжающие автомобили. У входа в ресторан секьюрити спортивной комплекции в двубортных костюмах и при бабочках пропускали гостей. Мое имя было в списке. Внутри меня встретил Анри Пенар – наш парижский директор. Он был моложе меня, необычайно энергичен и обаятелен до стеснения. По-английски говорил почти без акцента. Наша первая беседа состоялась в скайпе, когда его кандидатуру одобрила Кэтрин. Здесь он был в своем тесте. Едва ли к моему мнению стоит прислушиваться. Я был заинтересованной стороной. Но не мог не признать, что зал был декорирован великолепно. Искусно подобранное освещение, обилие живых цветов и золота во всем. Нам удалось создать то, к чему мы шли. Мужчины во фраках и дамы в вечерних платьях, оказавшись в клубе, похоже, и вправду ощущали себя избранниками судьбы. Я мог поиграть в прорицателя. Еще не войдя в зал, назвать в точности, как сервирован стол. Какие блюда находятся в дорогой посуде. Из чего и как они приготовлены. Потому что меню составлял сам и дважды опробовал все рецепты до малейших деталей. Видеосъемку мы делать не стали. Но вместо нее я очень подробно расписал каждый шаг и требования к ингредиентом и сопроводил все это качественными фотографиями, чтобы избежать разночтений во всем, включая дизайн выкладки и порядок расположения блюд на столе. На удивление, в зале было много молодежи. Я почему-то представлял, что основной костяк составят люди среднего возраста, добившиеся своего положения долгими годами напряженного труда. Но нет. И это, как ни странно, вселяло надежду. Дело в том, что мы пока не смогли определиться с музыкальными церемониями. Не зная возрастного состава публики, тяжело предсказать, насколько востребованными окажутся наши предложения. Будет ли интересно людям от сорока и старше следить за трансляцией вручения премий за лучшее рэп, хип-хоп или даже джазовое исполнение? Мне казалось, что музыка все-таки в большей степени волнует молодых. И поэтому увиденное на нашем первом банкете приятно удивило. Конечно, Париж – это не весь мир. Нам еще предстояло собрать данные отовсюду, чтобы увидеть общую картину по сети. И, тем не менее, приятный сюрприз. Вот с чем мы и вправду дали маху, так это с размером зала. Оказавшись внутри, освоившись и прогулявшись взад-вперед, я пришел к выводу, что в этих стенах запросто можно было разместить еще человек семьдесят, совершенно без ущерба для программы. И при этом все равно оставалось достаточно место для танцев, встреч и бесед. Во мне пробудился Скрудж. Я насчитал четырнадцать виртуальных столиков, которых здесь не было, и тут же в уме перевел сумму недополученной прибыли. Это печальная сторона. Позитив состоял в том, что я осознал допущенную ошибку. Нельзя было привязываться к числу членов клуба настолько жестко. Следовало исходить из размеров каждого конкретного зала в каждом конкретном ресторане. Кто знал? Но у нас все еще были огромные очереди людей, не попавших в первую волну. И мы могли исправить положение в ближайшее время. В этом прелесть менеджмента. Головной боли, которую он несет, хватает на то, чтобы заглушить любые неудачи в личной жизни. Или добавить к ним новые, но уже из числа профессиональных. Скучно не бывает никогда.