Хамам "Балкания" - Владислав Баяц Страница 60

Между тем в османском дворе происходили перемены, вызванные застоем в государственных планах из-за плохих отношений между некогда страстно влюбленными султаном и султаншей. А именно – начали происходить ужасные вещи. Султан Сулейман все чаще впадал в старческое слабоумие, хотя еще и не был настолько стар, а его супруга Роксолана, хворавшая все чаще, принялась с материнским эгоизмом, перешедшим все границы разумного, заботиться о наследниках престола. Поскольку у Роксоланы с султаном было два сына, ей серьезно мешал третий, любимец армии Мустафа, родившийся от связи султана с другой женщиной. Ее планам мешало то, что он был старше всех, что обеспечивало ему в будущем престол Османской империи. Но султанша не сдавалась: она и без того все чаще вмешивалась в государственные дела, а тут организовала слух о том, что Мустафа настраивает армию против самого султана, и сумела с помощью посредников, никак не подставляя себя под подозрение, убедить мужа в правдивости слуха. Для империи бунт в армии означал попытку свержения действующего монарха и, как следствие, самую непосредственную угрозу стране. По этой причине султан отложил все прочие планы и стал раздумывать над тем, что предпринять. И принял самое ужасное из возможных решений. Неожиданно он изменил предыдущий приказ о своем неучастии в военных действиях и появился на персидском театре, чтобы лично возглавить армию. После этого велел Мустафе со всеми визирями прибыть в военный лагерь. Сын, ничего не подозревая, был готов прийти на помощь, но вместо отца застал в султанском шатре семерых немых, назначенных его палачами. Несправедливо осужденный принц был удавлен, в то время как отец слушал его призывы о помощи, стоя во время совершения казни за пологом шатра. Сразу после этого казнили несколько самых преданных Мустафе полководцев, и в то же самое время евнух в Бурсе задушил малолетнего сына Мустафы, чтобы с его смертью эта ветвь в будущем не угрожала трону султана.

Вскоре, охваченный печалью из-за смерти любимого брата, умер еще один почти неизвестный сын султана, принц Джихангир, который в связи с постоянными болезнями с момента рождения никогда не появлялся на людях. После убийства брата он впал в меланхолию и депрессию и отказался принимать лекарства, которые поддерживали его жизнь.

Хотя Баица и эту трагедию наблюдал со стороны, она не давала ему покоя. Вместе с тем, находясь в стороне, ему было легче и лучше оценивать роль, влияние и способности людей в сарае. Он понял, что это еще не конец безумиям в семье властелина. А могло ли быть иначе, если султан оказался способен уничтожить своего сына и внука? Чтобы отвлечь внимание от собственного преступления и предотвратить бунт янычар, которые исключительно хорошо относились к принцу как к беззаветно храброму воину, Сулейман неожиданно отнял государственную печать у своего зятя, великого визиря Рустем-паши. Тот ничего не понял, кроме того, что в чем-то виновен. Печать султан передал второму визирю Ахмед-паше, которого срочно вернули из Румелии.

Правда, Рустем-паша в письме к Баице предъявил иное объяснение и другие причины, по которым он был удален. Но вскоре его вернули на прежнюю должность великого визиря, а его краткосрочный сменщик, Ахмед-паша, как оказалось, был просто игрушкой в руках исключительно коварных хозяев.

Такое убийство во враждебных туркам странах Европы восприняли как неразумный поступок. Принц Мустафа был воплощением доброты, преданности, уважительности и учености. Он поддерживал науки и искусства, защищал поэтов и ученых, да и сам писал стихи под именем Мухлиси. Серьезно занимаясь филологией и поэзией, он лично составил персидский словарь и написал труды, посвященные творчеству Руми, Саади, Яхьи, Хафиза и многих других. Особенно сожалели о его смерти ученые люди, открыто критикуя и султана, и великого визиря, рискуя тем самым собственной жизнью.

Мехмед-паша попытался извлечь из этого уроки касательно отношений родителей с детьми. Официально женат он не был, но решил еще лучше заботиться о своих двух сыновьях, Хасане и Курде, которых ему родили рабыни. В связи с большой занятостью он не мог часто видеться с ними, но благодарил Бога за то, что не должен скрывать их, и в первую очередь не по тем причинам, что его господин. Но, несмотря на это, он и не подозревал, что с ним еще может стрястись из-за этого!

Власть действительно иногда принимала ужасающий облик.

Империю вернуло в нормальную жизнь привычное продолжение еще одного военного похода. Теперь, подчиняясь новому командующему, лично султану, Мехмед-паша получил еще один знак признания и глубокого доверия: продвинувшись далеко на восток по направлению к Карсу, к пункту последнего персидского сопротивления, он возглавил левое крыло османского войска. Во главе правого был принц Селим, старший сын падишаха Сулеймана и султанши Роксоланы. Однако этому походу предшествовал один интересный момент, который отметили многие хронисты. Произошло это на торжественном параде по случаю начала военных действий. Анатолийские и караманские отряды принца Селима остались в тени величия воинов его подчиненного. «Взгляды зрителей дольше всего задерживались на красивой форме румелийского войска, которое возглавлял беглербег Мехмед Соколович. Со спин его воинов свешивались шкуры леопардов, со лбов свисали волчьи хвосты, на сапогах у них были длинные шпоры, щиты их были огромны, защитные нарукавники – синие и голубые, перчатки стальные, стяги красные и белые, все кони, как один, хной выкрашенные…»

Это был внешний вид, но о многом свидетельствующий, – Мехмед-паша сумел очень быстро сделать часть империи и богатой, и красивой. Султан за такое дело похвалил своего командира, желая показать всем, что он умеет выбирать подчиненных.

Все следующие победы над персами, от Сирии до Армении и Кавказа, были привычными. Баица и свои обязанности исполнял так же привычно. Он использовал все, что знал о сражениях и чему в них научился. Но он прекрасно понимал, где кончается героизм и начинается самовольство в командовании. Он внимательно следил за тем, чтобы каждый знал свое место и считался с ним.

Довольный султан не стал ждать возвращения в Истанбул, чтобы наградить победителей. В Амазии он собрал диван и ввел на нем Мехмед-пашу в Большой совет: назначил его третьим визирем Порты. На должность румелийского беглербега вместо Баицы он назначил еще одного серба по происхождению, бывшего янычарским агой, Пертева Мехмед-пашу.

По возвращении в Истанбул Баице предстояло выбрать место для собственного сарая. Теперь он, как член совета визирей, обязан был каждодневно быть под рукой у султана и государства. Он выбрал скромный дом в наиболее отдаленном от Топкапи-сарая месте, на берегах Сутлиджи, недалеко от пристани, вблизи мечети Эйюба. И не ошибся. Первым его соседом стал старый знакомый, эфенди Эбусууд эль Ахмади. Это был весьма образованный человек, особенно любивший европейскую часть Османской империи, в которой начиная с 1537 года провел много времени в качестве румелийского казаскера. Еще в 1545 году он был шейх-уль-исламом [60]. Наверное, это был единственный человек, которого слушался султан Сулейман. Он даже открыто признал его новое истолкование Корана и всей исламской традиции [61]. Он принял новые созданные им законы и не переставал удивляться его учености. С уважением относился к его заботам о последовательности и постоянстве законов в государстве, чтобы те не приспосабливались к временным потребностям. Падишах, видимо, из уважения называл его Ахмади [62].