Весы - Дон Делилло Страница 61

— Хватит, — сказал он Марине. — Не открывай дверь.

— Но как я могу не открыть твоей матери? Она так добра к нам.

— Не открывай и все. А то она покоя нам не даст. Ни в коем случае не пускай. Придет с фотоаппаратом и начнет снимать ребенка.

— Но она же бабушка.

— С этого все и начнется.

— Это просто снимок, Алик.

— Вот так она и навязывается. Так и проберется к нам в дом.

— Ты не хочешь пускать ее, а сам используешь при первой же возможности.

— Для этого и нужны матери.

— Это жестоко.

— Я пошутил, и не называй меня больше Аликом. В этой стране нет Аликов. И Джун — не Джунка. Все решат, будто ты не знаешь, как зовут членов твоей семьи.

— Ты не шутишь, когда повышаешь на все голос.

— Привыкай, так шутят в Америке. Так мы друг с другом разговариваем.

— Она вкалывала, чтобы вырастить тебя.

— Она это сказала со словарем? Нашли общий язык с «Мамочкой».

— Я и так знаю. Это же сразу видно.

— То, что сразу видно, — лишь половина правды.

— А что тогда вторая половина?

Он ударил ее по лицу. Дал пощечину, и Марина отшатнулась к плите. Там она и стояла, прижавшись щекой клевому плечу и подняв руку в изумлении.

Человек разговаривал с ним через проволочную сетку. Ли смотрел на его обрюзгшее лицо, на удостоверение, которое он держал у подбородка. Фрейтаг, Дональд. Федеральное Бюро Расследований. Темные глаза, легкая щетина. Они условились побеседовать в его машине.

В этой машине находился еще один человек, агент Муни. Агент Фрейтаг сел вперед рядом с Муни. Ли сел сзади, дверцу оставил открытой. Он вспомнил слово «феды», которым называют агентов ФБР. Был обеденный час, стояла духота.

— Дело вот в чем. Мы хотим знать, чем вы занимались в Советском Союзе, — сказал агент Фрейтаг. — И какие контакты были у вас уже здесь, из тех, что нас интересуют.

— То есть, если я знаю о чем-то секретном, вас это интересует.

— Совершенно верно.

— Я собираю вентиляторы. Это не секретное производство.

— Вы удивитесь, как много людей связывают фамилию Освальд с дезертирством и предательством.

— Я утверждаю, что ни разу не обращался к советским властям с целью передачи информации о моей службе в армии.

— Почему вы отправились в Советский Союз?

— Не хочу вспоминать прошлое. Просто поехал, и все.

— Но сам по себе путь долгий.

— Я не обязан объяснять.

— Вы состоите в Коммунистической партии Соединенных Штатов?

— Нет.

Агент Муни записывал.

— Вы не хотите провериться на детекторе лжи?

— Нет. Кто сказал вам, где меня найти?

— Это было несложно.

— Но кто сказал вам?

— Мы беседовали с вашим братом.

— И он сказал, где я живу?

— Совершенно верно, — ответил Фрейтаг с некоторым Удовлетворением. На его верхней губе блестели капельки пота.

— За мной установят слежку?

— Разве я сказал бы вам?

— В России за мной следили.

— Я думаю, в России следят за всеми.

Агент Муни тихо рассмеялся и закивал.

— Жена ждет меня обедать.

— Как вам удалось вывезти жену? Ведь они не выпускают людей просто по желанию.

— Я с ними ни о чем не договаривался.

Они обсудили несколько вопросов. Затем Фрейтаг сделал знак своему напарнику, тот убрал ручку и блокнот. Наступила пауза, явно сменилось настроение.

— Главное, что нас интересует: если возникнут подозрительные обстоятельства, информировать нас немедленно.

— То есть дать вам знать.

— Мы просим о сотрудничестве, если встретится индивидуум с убеждениями марксиста или коммуниста.

— Вы нанимаете меня информатором?

— Мы просим о сотрудничестве.

— То есть, если кто-то свяжется со мной…

— Так.

— То я должен рассказать ФБР.

— Совершенно верно.

Ли сказал, что подумает. Вылез из машины и захлопнул дверцу. Бросил взгляд на номер машины, когда обходил ее сзади, перешел дорогу и зашел в дом. Он записал номер машины и фамилию агента в своем блокноте. Затем отыскал в справочнике телефон ФБР в Форт-Уорте и записал его рядом с номером машины и фамилией — просто так, чтобы записи накапливались.

Марина позвала его обедать.

Он сидел в углу просторной комнаты и наблюдал, как они едят и беседуют. Говорили с набитыми ртами. Они толпились и ходили взад-вперед, эти русские, эстонцы, литовцы, грузины, армяне. Это был вечер встречи местных эмигрантов, в Далласе и Форт-Уорте их двадцать или тридцать семей, англоговорящих, русскоговорящих, франкоговорящих. Они постоянно сравнивали свое образование и происхождение. Малышка Джун сидела у него на коленях.

В эти вечера Марина всегда выглядела очаровательно. Люди окружали ее, выспрашивали новости. Она ведь приехала недавно, а некоторые эмигрировали десятки лет назад — кто тридцать, кто сорок. Ее чистый русский язык поражал старую гвардию. Марина была маленькая и хрупкая. А они думали, что советские женщины подобны метательницам молота, огромные и мускулистые, и все работают на кирпичных заводах. Марина стояла, дымя сигаретой, и пила вино. Она носила одежду, которую они подарили. Ей дарили платья, чулки, удобные туфли. Он не мог себе позволить напечатать книгу, которая лежала в шкафу в конверте, в виде записок на клочках бумаги, на обертках, а они водят ее к дантисту и дарят чулки. Все измеряется деньгами. Они всю жизнь копят материальные ценности и называют это политикой.

Он смотрел, как они жмут друг другу руки и обнимаются. Они жаловались Марине, что он не здоровается с ними по-человечески. Они считали его советским шпионом. Каждый, кто вернулся из России и не разделял их убеждений, был советским шпионом. А их убеждения — это «кадиллаки» и кондиционеры.

Ему подарили рубашки, он их вернул.

Теперь только несколько человек приходили к ним, затем вели ее к дантисту или по магазинам. Учили покупать. Вот детское питание. А вот швейцарский сыр. Свои библиотечные книги он складывал на столике у дверей, где они могли их заметить, когда входили или выходили. Книги о Ленине и Троцком, а также «Активист» и «Рабочий». Пусть видят, кто он. Они хотели слушать о России только плохое. Они замкнулись на плохом.

Рядом сел Джордж. Единственный, с кем он мог беседовать, — Джордж де Мореншильдт. Высокий, доброжелательный, уверенный, любитель поговорить, голос умиротворял, подобно тихому дню.