Детство Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 61

– Остальное неси в мусорный бак. – Мальчик смотрит на нее ошарашенно. – Цыгане с собой музеи не таскают, – говорит она.

Наконец машина готова к отбытию. Он, Симон, осторожно устраивается сзади, за ним мальчик, далее – Боливар, ложится у них в ногах. Ведя автомобиль гораздо быстрее необходимого, Диего выруливает к «Ла Резиденсии», где молча выходит, хлопает дверью и удаляется.

– Почему Диего такой сердитый? – спрашивает мальчик.

– Он когда-то был принцем, – говорит Инес. – Он привык, чтобы все было по его.

– Теперь я принц?

– Да, ты принц.

– А ты королева, а Симон – король? Мы семья?

Они с Инес переглядываются.

– Вроде того, – говорит он. – В испанском нет названия для того, что мы есть, так что давай называть нас семьей Давида.

Мальчик откидывается на сиденье, очень довольный.

Он ведет медленно – чувствует удар боли всякий раз, когда переключает скорость, – выезжает из «Ла Резиденсии» и принимается искать дорогу на север.

– Куда мы едем? – спрашивает мальчик.

– На север. Есть соображения, куда бы получше?

– Нет, но я не хочу жить в палатке, как в том, другом месте.

– В Бельстаре? Вообще-то это неплохая мысль. Мы можем отправиться в Бельстар: сесть на судно и вернуться к старой жизни. И все наши заботы останутся позади.

– Нет! Я не хочу старую жизнь, я хочу новую!

– Я пошутил, мой мальчик. Начальник порта в Бельстаре не позволил бы никому сесть на корабль в старую жизнь. Он в этом очень строг. Никаких возвращений. Так что либо новая жизнь, либо та, которой мы жили. Есть предложения, Инес, где нам найти новую жизнь? Нет? Тогда будем ехать и посмотрим, что впереди.

Они находят трассу на север и едут по ней – сначала по промышленным пригородам Новиллы, а потом по суровым сельским местам. Дорога постепенно уходит в горы.

– Мне надо покакать, – объявляет мальчик.

– Может, потерпишь? – говорит Инес.

– Нет.

Оказывается, туалетной бумаги не взяли. Что еще Инес забыла в спешке?

– А мы взяли «Дона Кихота»? – спрашивает он мальчика.

Мальчик кивает.

– Пожертвуешь страницей?

Мальчик качает головой.

– Тогда придется тебе ходить с грязной попой. Как цыгану.

– Можно и носовым платком, – холодно выговаривает Инес.

Они останавливаются. Затем едут дальше. Машина Диего начинает ему нравиться. Она, может, и неказистая, и неуклюжая, но двигатель вроде стойкий, податливый.

С высоты они спускаются в заросшие кустарником холмы, по ним там и сям рассыпаны селенья, и места здесь совсем не похожи на песчаные пустоши к югу от города. Их автомобиль подолгу катит по дороге совсем один.

Они натыкаются на городок под названием Лагуна-Верде (с чего? нет тут никакой лагуны) и там заправляются. Проходит час, не меньше пятидесяти километров, и они добираются до следующего городка.

– Уже поздно, – говорит он. – Надо искать место для ночлега.

Они едут по главной улице. Гостиницы нигде не видно. Останавливаются на бензоколонке.

– Где в округе можно переночевать? – спрашивает он у дежурного.

Человек чешет голову.

– Если нужна гостиница, вам придется ехать в Новиллу.

– Мы только что оттуда.

– Тогда не знаю, – говорит дежурный. – Обычно люди разбивают палатки.

Они возвращаются на трассу, сгущается ночь.

– Мы сегодня будем цыганами? – спрашивает мальчик.

– У цыган есть кибитки, – говорит он. – У нас кибитки нет, только забитая маленькая машина.

– Цыгане спят под заборами, – говорит мальчик.

Карты у них нет. Он понятия не имеет, что ждет их в пути. Они молча едут дальше.

Он поглядывает через плечо. Мальчик уснул, обняв Боливара за шею. Он смотрит псу в глаза. «Стереги его», – говорит он, не произнося ни слова. Ледяные янтарные глаза смотрят на него в ответ, не мигая.

Он знает, что пес его не любит. Но, может, пес не любит никого; может, любовь ему не по сердцу. Какое вообще имеет значение любовь ли, обожание ли по сравнению с преданностью?

– Он уснул, – говорит он Инес тихонько. И далее: – Простите, что с вами еду я. Вы бы предпочли брата, верно?

Инес пожимает плечами.

– Я знала, что он меня подведет. Он, вероятно, самый эгоистичный человек на свете.

Она впервые критикует кого-то из братьев в его присутствии – и впервые на его стороне.

– Живя в «Ла Резиденсии», делаешься самовлюбленным, – добавляет она.

Он ждет продолжения – о «Ла Резиденсии», о ее братьях, но она все сказала.

– Я никогда не решался спросить, – говорит он. – Почему вы приняли мальчика? В день нашей встречи вы, мне кажется, нас сильно невзлюбили.

– Все случилось слишком внезапно, слишком неожиданно. Вы взялись из ниоткуда.

– Все великие дары даются из ниоткуда. Вам это должно быть известно.

Правда ли это? Правда ли великие дары появляются из ниоткуда? С чего он вообще это сказал?

– Вы и впрямь думаете, – говорит Инес (и он отчетливо слышит, с каким чувством она произносит эти слова), – вы и впрямь думаете, что я не хотела себе ребенка? Каково это, по-вашему, – сидеть взаперти в «Ла Резиденсии»?

Он теперь понимает, что́ это за чувство: ожесточение.

– Понятия не имею, каково это. Я никогда не понимал «Ла Резиденсию» и того, как вы там очутились.

Она не слышит вопроса – или не считает нужным отвечать.

– Инес, – говорит он, – позвольте в последний раз спросить: вы уверены, что хотите этого – бежать от жизни, которую знаете, лишь потому, что ребенок не ладит со своим учителем?

Она молчит.

– Это не по вам жизнь – жизнь в бегах, – продолжает он. – Она и мне не подходит. А мальчик же может убегать лишь до поры до времени. Рано или поздно он вырастет и примирится с обществом.

Губы у нее сжимаются. Она яростно вперяется во тьму впереди.

– Подумайте об этом, – говорит он в заключение. – Хорошенько подумайте. Но что бы вы ни решили, будьте уверены: я последую, – он умолкает, не дает вырваться словам, которые просятся наружу, – я последую за вами на край света.

– Я не хочу, чтобы он кончил тем же, что и мои братья, – говорит Инес так тихо, что он силится расслышать. – Не хочу, чтобы он стал конторским служащим или учителем, как сеньор Леон. Я хочу, чтобы он чего-то добился в жизни.

– Уверен, он добьется. Он исключительный ребенок с исключительным будущим. Мы оба это понимаем.