Микроурбанизм. Город в деталях - Ольга Бредникова Страница 62

Недострой на въезде в город

“Убывающий город”, в котором раньше существовал дефицит жилья, а теперь многие здания стоят пустыми и разрушаются, в первую очередь встречает приезжего именно такими видами. В частности, первое, что видят въезжающие в город (после большой вывески “Мой город – моя судьба” от корпорации “ЕвроХим”, выкупившей несколько лет назад главное градообразующее предприятие – Ковдорский горно-обогатительный комбинат), – это недостроенные грязно-серого цвета здания с пустыми оконными проемами, давным-давно заброшенные в таком незавершенном состоянии. Эти жилые дома начали строить в конце 1980-х годов для процветающего и растущего города, но перемены 1990-х годов нарушили планы, изменив и судьбу города.

За этим сильным образом разрухи приезжие не сразу замечают внутреннюю жизнь места. Различие “внутри” и “снаружи” – одно из самых ярких наблюдений за жизнью поселений Ковдорского района в целом [351]. Ощущение безжизненности и разрухи, складывающееся при поверхностном взгляде фланера, при попытках привычно наблюдать за жизнью публичных пространств города, лишь постепенно, при пристальном всматривании может смениться новыми образами “внутренней” жизни города. Однако такое “приближение” невозможно без предварительной настройки оптики, осуществляемой с помощью проводников и “пространственно укорененных” историй – рассказов о прошлом, семейных историй, “северных” нарративов и т. п.

Немного “официальной” истории: как сюда попали люди

Ковдор является одним из примеров реализации концепции соцгорода, впервые сформулированной в 1930-е годы теоретиком советского градостроительства Н. А. Милютиным [352]. Главной функцией соцгорода была производственная функция: все остальные были лишь придатком к ней, были призваны поддерживать ее успешную реализацию. Эта особенность пространственной организации индустриальных поселений, полностью центрированных градообразующим предприятием, по мнению исследователя социалистической системы расселения Марка Мееровича, является индикатором приоритетов общественного устройства в целом: “место работы трактуется как главный источник укорененности людей в жизни…” [353]. Таким образом, укорененность в производственной деятельности заложена в физическом городском пространстве. Забегая вперед, можно уже представить, каким образом постсоциалистические потрясения в сфере промышленности могли сказаться на жизни обитателей подобного города.

Освоение заполярных земель и строительство поселков и городов, транспортной инфраструктуры во времена первой, довоенной волны индустриализации осуществлялись преимущественно силами заключенных ГУЛАГа и спецпереселенцев, т. е. в результате насильственной репрессивной политики государства. Ковдор строился уже в послевоенный период [354], когда изменилась как концепция соцгорода, так и логика привлечения работников на Крайний Север. Так, если в 1930-е годы соцгорода “проектировались и строились для людей, занятых фактически принудительным трудом и попавших туда не по своей воле” [355], а свобода торговли, развлечений и отдыха отсутствовала, будучи заменена “системой пайкового распределения всех жизненных благ, системой принудительного прикрепления к месту труда и месту обитания” [356], то в 1950-е миграция на Север стала делом добровольным. Поэтому постепенное налаживание инфраструктуры снабжения и отдыха стало частью стратегической задачи повышения привлекательности региона для трудовых мигрантов. Первая волна индустриализации Кольского полуострова была прервана Великой Отечественной войной, и с новой силой освоение развернулось уже по окончании войны, в конце 40-х – начале 50-х годов. На этом этапе, уже после смерти И. Сталина в 1953 году, миграции на Север приобрели более или менее свободный характер: некоторые специалисты попадали сюда по распределению, однако для многих переселенцев это было добровольным решением, которое могло быть связано с разными причинами: с комсомольским энтузиазмом, желанием заработать или начать самостоятельную жизнь (подавляющее большинство покорителей Заполярья приезжали сюда в юном возрасте).

Но даже при внимательном отношении к организации быта горожан полное подчинение жизни города ритму работы градообразующего предприятия, а также высокая степень искусственности и запланированности городского пространства оставались неизбежными. Сегодня же укорененность социальной жизни города в труде и производственном процессе потеряла свое первостепенное значение. При этом городской ландшафт Ковдора не изменился и постоянно напоминает о прошлом. Здесь сохраняется огромное количество следов советского периода, которые в основном и формируют городскую среду. В Ковдоре почти нет памятников, элементов дизайна городской среды, созданных за последние два десятилетия. Более того, в городе не ведется никакого нового строительства и не появляются новые здания. Основными же местами, к которым ведут приезжего, остаются места советские – памятник Защитникам Советского Заполярья, который, однако, ощутимо зарос травой, а также превращенный в монумент военный самолет. На площади перед администрацией Ковдорского района по-прежнему возвышается памятник Ленину.

Гармоничную “советскость” среды, образуемую зданиями 60 – 80-х годов, советскими названиями улиц и мемориальными досками, напоминающими о подвиге осваивавших Север комсомольцев, нарушают только коммерческие вкрапления – вывески магазинов. Исключительно коммерческая активность, насколько это возможно, видоизменяет среду и напоминает о другом времени. Даже постеры от “ЕвроХима” с надписью “С днем рождения, любимый город!”, появившиеся к 55-летию Ковдора, пожалуй, только датой отличаются от того, что можно было бы увидеть в год 25-летия города. Символы Олимпиады-1980, нарисованные краской на стене здания, неиспользуемые, но и не демонтируемые вывески для стенгазет “Не проходите мимо” и старые стенды для киноафиш в Ковдоре, видимо, просто нечем перекрыть (в Петербурге, например, все подобные символы уже уступили свое место символам нового времени – рекламе, вывескам и другим проявлениям включенности города в коммерческий ритм спроса и предложения).