Дар - Даниэль Глаттауэр Страница 62

– Я обговорю все это с Кларой Немец и «Новым временем» и тогда сразу дам тебе знать, – сказал я.

На что она:

– Да, пожалуйста, сделай это.

На что я:

– Сделаю.

На что она:

– Спасибо, Герольд.

На что я:

– Не за что.

На что она:

– И все-таки спасибо!

* * *

Въедливые дополнительные вопросы.

– И кто эта женщина? – спросила Клара Немец по телефону.

– Этого я не знаю.

– Почему ты этого не знаешь? Ты что, даже не спросил?

– Еще как спрашивал. Но София ничего не сказала. Ведь спонсорша хочет остаться анонимной, поэтому, я думаю.

– Это обстоятельство можно уважить. Однако мы все равно должны знать, о ком идет речь, если в самом деле будем публиковать интервью.

– Ты так думаешь? – спросил я.

– Разумеется. А вдруг все окажется не так, если коллега, как ее там…

– София Рамбушек.

– Если эта госпожа Рамбушек преследует совсем другую цель, если она варит здесь свой собственный супчик?

– В это мне почему-то не верится, с виду все было искренне, – ответил я.

– Или если все окажется большой ошибкой, если сама Рамбушек попала в ловушку?

– Я знаю Софию. Она не из тех людей, кто попадается в ловушки, – сказал я.

Уж это я знал, поскольку сам обладал как раз противоположными свойствами.

– Тем не менее мы непременно должны знать, кто это, если будем публиковать интервью, – настаивала на своем Клара.

– Ты хочешь сказать, чтоб я еще раз спросил у Софии…

– Вот именно, ты ведь можешь сказать, что это является условием публикации интервью. Тут мы просто обязаны себя подстраховать. Иначе можем опозориться. Ведь на нас смотрит вся общественность.

* * *

– И кто эта женщина? Как ее фамилия? Откуда она тебя знает? Почему для своих пожертвований она всегда брала только твои газетные заметки? – допрашивал меня Мануэль чуть позже.

– Понятия не имею.

Они уже начали раздражать меня своими въедливыми дополнительными вопросами.

– Ты что, не спросил у нее?

– Честно говоря, нет.

– Почему нет?

– Потому что я… потому что я просто не спросил. Было так много дел… Я просто не спросил – и все, и отстань от меня.

Мануэль скривил гримасу и жестами дал понять, что у него есть серьезные опасения относительно моего психического состояния.

– Но это же как-никак самое важное.

Он мог бы уже и перестать без конца трясти головой, даже если в принципе был не так уж и не прав, втайне признавался я себе, ибо, естественно, сам-то я тоже был не прочь узнать, что общего эта женщина имеет со мной – теперь, когда Мануэль мне об этом напомнил. Почему-то я тоже не на шутку встревожился за себя: с чего это я вдруг не мог перенести три пива в середине дня?

– И как можно было допустить такую ошибку!

Так, все, теперь достаточно. У меня возникло чувство, что пора бы и власть применить.

– Довольно. Прекрати меня дергать! Я сейчас позвоню Софии Рамбушек.

– Вот это хорошая идея, – сказал он.

Мне пришлось дать целый ряд обетов молчания самой высокой пробы, прежде чем София наконец решилась выдать персональные данные великой благодетельницы. Ее звали Альма Кордула Штейн.

– Альма Кордула Штейн? – переспросил Мануэль.

– Альма Кордула Штейн, – подтвердил я.

Как я и ожидал, это имя, при всей его звучности, ни о чем мне не говорило. Благодаря Мануэлю и Гуглу пару минут спустя я, конечно, знал все, что можно было узнать об Альме Кордуле Штейн, если интересоваться современными танцами. Я не интересовался ни современными, ни старомодными танцами, так что вдвойне срывался с крючка.

Альма Кордула Штейн, родившаяся в 1975 году в венском районе Нойштадт, то есть будучи на пять лет младше меня, раньше была танцовщицей в лондонской Dance Company, а ныне работала хореографом по всему миру, в том числе в Нью-Йорке, Ханое и Мадриде. Кроме того, она руководила известной студией Modern Dance Nr.1 в Варшаве, что не мешало ей жить в Вене и/или в Марселе. Танцовщицы хотя и славятся своей подвижностью, но как им удаются такие глобальные прыжки, для меня оставалось загадкой. В настоящее время она, кстати, репетировала в проекте театра перфоманса в Венском Art-Dance-форуме, о чем можно было прочитать в короткой заметке «Тагблатт-Online».

– Значит, ты ее не знаешь? – спросил Мануэль.

– Никогда о ней не слышал.

– И у тебя нет никаких предположений, что общего она может иметь с тобой?

– Понятия не имею, – сказал я.

Уж танцы, по крайней мере, тут никак не могли быть замешаны.

– Тогда у нас остается лишь одна возможность, – произнес он.

У меня было как раз на одно предположение меньше, но Мануэль всегда был горазд в сюрпризах.

– Какая же?

– Мы должны спросить у нее, и лучше всего прямо сегодня.

В другое время я бы громко расхохотался, во всяком случае, раньше, когда еще не был знаком с Мануэлем. Но теперь я знал, что его фразы, которые начинались словами «мы должны», имели претензию на стопроцентную осуществимость, кого бы они ни касались, а с середины сентября это в основном был я.

– Как мы можем у нее спросить? Она совсем не обязательно сидит и ждет нас, – сказал я.

– Тогда мы сядем и будем ее ждать.

– И где?

– Отгадай с трех раз, – сказал он.

– В этом Art-Dance-форуме?

– Умница, дядя Гери, – ответил он.

План сам по себе был хорош, хотя придумал его не я (маленькая шутка). Если в суете из пятидесяти мышек-полевок одна мышка двигается втрое быстрее остальных, ее можно было бы назвать самой проворной. А в суете людей на театральной репетиции такое существо тоже резко выделяется, и его можно смело называть ассистенткой режиссера. Мануэль прямиком двинулся к ней и спросил, не может ли он в перерыве минут пять побеседовать с Альмой Кордулой Штейн, это очень важно, поскольку на карту поставлен вопрос существования или несуществования решающей темы его школьного реферата «Знаменитые деятели искусства и их работа» – темы «Танцы и хореография», ради которой он и разыскивает Альму Кордулу Штейн. Я на сей раз официально выполнял функции отца, который его сопровождает. И когда он меня, так сказать, при свидетелях впервые назвал папой, я испытал совершенно особенное, поистине возвышенное чувство.