Светило малое для освещения ночи - Авигея Бархоленко Страница 63

Когда Клавдия вернулась, ни каши на тарелке, ни чая в кружке не было, а Лушка, подтянув коленки к подбородку, спала на своей кровати.

Клавдия осторожно закрыла ее своим одеялом.

Лушка проснулась на восходе. Тело отозвалось пробуждению легкой радостью. Лушка взглянула на окно — оно было прохладно окрашено розовым утром.

Лушка осознала, что не слышит храпа, и перевела взгляд на Клавдию. Клавдия ожидающе улыбнулась.

— Ты спала? — спросила Лушка.

— Не-а, — сказала Клавдия. — Хотела, чтобы вы поспали. А я уж днем.

— А знаешь — мы тебя в ванную вытащили. С матрацем вместе. Прости, сдуру я.

— Чего тут. Я бы и не то что в ванну, а не знаю куда… А вот с этим храпом треклятым — ты в состоянии? Кто ж жить со мной сможет? Мужик — он не резиновый, на терпенье не растянется. Может, ты что ни то?

Голубые глаза смотрели наивно и доверчиво.

— Толстая ты, от этого, — сказала Лушка.

— Да как на дрожжах… От гормонов все, — вздохнула Клавдия.

— От каких еще гормонов? — изумилась Лушка.

— Да-к лечат вот. Третий год уж. Астму лечат.

— Где ты живешь? Не здесь?

— Да-к в районе, где же… В деревне Большая Рига. У нас и озеро Большая Рига. Больница тоже есть. Лечат. Аппетит вот только замучил. Третий год наесться не могу.

— А голодать сможешь? — примерилась Лушка.

— Да-к если велишь… Все одно — ем, ем, а от голода вот-вот помру. Так, наверно, без разницы.

Лушка смотрела-смотрела и решилась:

— Ничего не есть — поняла? Совсем ничего. Не помрешь — у тебя на год хватит. И лекарств никаких. Совсем никаких! Клянись давай.

Клавдия молча перекрестилась.

— И врачам скажи — голодаю! Голодаю, и все тут, хоть режьте, поняла? А я тебя натирать буду.

— А чем? — обнадежилась Клавдия.

Лушка покосилась на прислушивающихся соседок, уклонилась от ответа.

— Потом скажу. Пошли в душ!

Клавдия безропотно поднялась.

* * *

Лушка работала с ожесточением. Клавдия приносила мокрое полотенце и распластывалась на кровати, стыдливо от себя отворачиваясь, а Лушка терла ее, как редьку, терла всякий раз не меньше часа — вместо завтрака, обеда и ужина, и еще в промежутках, когда у Клавдии начинали алчно блестеть глаза. Она по нескольку раз в день таскала Клавдию под холодный душ, а в прочие времена надзирала за ней, как за преступницей, и следила, чтобы ничто съедобное не попадалось ей не только в руки, но и на глаза, а для этого никуда от нее не отлучалась. Людмиле Михайловне, явившейся в следующий вечер, попросила соседок сказать, что сможет повстречаться никак не раньше чем через неделю, а то и две и что приносит большие извинения. Людмила Михайловна опять передала ей всякие пакеты и чистенькие, старательно подобранные учебники по всем законным предметам с первого класса по четвертый. Лушка прятала пакеты с глаз долой и решалась притронуться к ним только тогда, когда Клавдия сотрясала стены храпом, да и то уходила под пальму, чтобы не оставлять в палате вожделенных запахов. В остальное свободное время она вчитывалась в крупный детский шрифт и с особенным вниманием рассматривала картинки. У нее была компьютерная память, но кое-что она повторяла иногда не один раз, пытаясь обнаружить скрытый, может быть, смысл, и смысл почти всегда обнаруживался, но не потому, что был укрыт, а потому, что Лушка продолжала самостоятельный поиск в сторону. Прочитала она и задачники, они нравились ей больше остального, в них была занимательная игра, вроде ребусов, и Лушка, без бумаги и ручки, перерешала все примеры и задачи, без пропусков и подряд, получая от процесса азартное удовлетворение.

Через неделю халат на Клавдии застегивался почти как на прочих. Клавдия детски радовалась и прикидочно ощупывала себя в наиболее мощных местах.

— Неуж и тут сойдет? Вправду? Легче-то насколь… И есть не хочу, вот ей-богу! Сестреночка ты моя, радетельница, и не противно тебе со мной… Стыдно-то, Господи! Ты молоденькая, ладная… Хоть провались! Выпишут тебя — приезжай, прямо в Большую Ригу и приезжай, овечки у меня, молоко, огород, поросеночек на зиму, грибы у нас, а озеро песчаное, а за ним лес, молодая-то была — тоже купалась… Может, теперь и мужик останется, я уж, конечно, молчала, что с них непомерного требовать, только с хозяйством одной несподручно, а теперь, может, ничего.

— Конечно, ничего, — охотно подтверждала Лушка. — Ты красивая будешь.

— Да это уж ладно, это прошло время. Да и не было его у меня. Еще и замуж не вышла, а все ребятишки бабкой величали. Это уж на какое место жизнь поставит. А вот ты — молоденькая. — И Клавдия всмотрелась в Лушку, глаза ее вдруг потеряли голубой цвет, и вообще свет потеряли, а стали прицельными, как ружейные дула. — Ой, нет, и ты не молоденькая. Молодая. Молодая, это да. Лет на тридцать. Долго будешь такой.

— Какие тридцать? — воспротивилась Лушка не совсем серьезно. — Мне восемнадцать, да и то весной!

— Я же говорю — не от годов возраст, — убежденно сказала Клавдия. — От состояния. — И опять смотрела небесно и наивно.

Совсем люди себя не знают, удивилась Лушка. С таким ружейным прицелом — и верить дурочкам из деревенской больнички… Дети не зря в ней бабку узрели.

— Ты, Клавдия, дура, каких мало, — любовно повествовала Лушка. — Тебе рассердиться надо — тогда сама себя вылечишь.

— Не умею я сердиться. Да и на кого?

— А на себя. Тебе — себе верить надо, а ты на других переложила. Травами бы лечилась. Травы знаешь?

— Да у нас травы все знают, если не совсем огродились. Так и я как все.

— Не как все. Глаза у тебя. Ну, глаза говорят. А огородились — это как?

— Ну, на город перехлестнулись. Наполучали квартир, а за картошкой и мясом — каждое воскресенье автобус трескается. Разорили себя, а теперь хапают.

— Сама всё знаешь, а сюда угодила.

— Наука же… Поверила. А ты, сестреночка, по какой причине тут? Почему себя не уберегла?

— От переживаний. Тоже, видать, огородилась.

— Переживания — это да, многие шалеют. Меня Бог миловал.

За разговорами летели часы и не хотелось есть. Не раз заглядывала врачиха, беседовала ни о чем, зачем-то слушала Клавдию своей прилипчивой трубкой — Лушке казалось, что врачиха только делает вид, а на самом деле ничего не слышит.

Как-то утром, наскоро заглотив завтрак, Лушка подоспела как раз вовремя: две соседки из своих запасов потчевали Клавдию вафлями и печеньем. Клавдия слабо оборонялась, а увидев вернувшуюся Лушку, облегченно улыбнулась.

— Это зачем? — уставилась на соседок Лушка.

— Жалко же, — плаксиво сказали соседки, а глаза у одной и другой виляли из стороны в сторону.