Мат - Юрий Алкин Страница 64

А вот теперь исчез Эд… Подумать только, до чего она докатилась, — сама названивает мужчине. И кому?! Эдакому ничтожеству… А может, неспроста они все сбежали? Может, как любит говорить этот ехидный русский, как там его… Борис, в консерватории что-то подправить? Она пересекла комнату и подошла к столу, над которым в золоченой раме покоилось монументальное зеркало.

Но в консерватории все оказалось в порядке. Она придирчиво изучила всю амуницию и лишь в очередной раз пришла к выводу, что любой мужчина в своем уме должен найти ее, по меньшей мере, весьма привлекательной. Значит, дело не в этом. Но в чем же, в чем?

Ладно, проглотим гордость — не в первый раз за этот день, так что не привыкать — и позвоним еще раз. Восемь, шесть, девять, один… Вот. Уже даже не надо смотреть в бумажку. И результат известен заранее…

— Да?

Джоан даже вздрогнула от неожиданности. Попался, голубчик!

— Эд! Эд, ты где…

Короткие презрительные гудки.

Что?! Этот… это ничтожество бросило трубку?! Может, он еще и специально не отвечал? Ах ты… Восемь! Шесть! Девять! Один!

— Во-первых, не смей бросать трубку! Во-вторых…

— Джоан…

— …Во-вторых, ты можешь…

— Не звони мне больше.

— Что?

— Не звони мне больше. И не обращайся ко мне на людях. Считай, что ничего не было. Пожалуйста.

И снова гудки…

Секунду Джоан боролась с искушением швырнуть телефон в стену. Так, глубокий вдох… Выдох… Вдох… Выдох… Трубку на место. Она не виновата. А кроме того, такой звон и треск все бы услышали. Не говоря уже о вмятине в стене. Не хватало еще, чтобы Рендаллу выслали счет за разнесенный вдребезги аппарат. Похоже, что его и так ждут приятные новости. Она устало села на кровать. Нет, положительно все мужики сошли с ума…

Россу было холодно. Надо было, конечно же, захватить куртку. Но Алекс сказал: «Через минуту — за домом». А когда Алекс говорит, лучше делать сразу. Что ему еще понадобилось? Все уже сделано. Завтра голосование, и с выходом Майкла уже понятно, кто победит. Некому там больше побеждать. И будет он нашим боссом. А что, может, и ничего. Можно, конечно, остаться у себя, но зачем? Он сумеет оценить преданность по заслугам. Да, именно преданность. И нечего такого слова стыдиться. Хотите лучше? Тогда лояльность. Лояльность нынче — большая редкость. А преданность и подавно. Каждый только и думает, что о себе и о том, как урвать кусок пожирнее.

А между тем именно на преданных людях все держится. Не на хитрых да льстивых, а на преданных. И настоящий вожак преданность всегда сумеет оценить. Иначе кто же будет ему предан? Можно было даже обойтись без этого хамства… без нажима. Без «звона шанхайского». Мог бы просто поговорить. Разве такому человеку можно отказать в помощи, в поддержке? Нет, с первого взгляда ясно — такого ждет большое будущее. А раз так, за этим человеком надо идти, а не воображать, что можешь с ним тягаться. Всегда важно вовремя распознать, за кем надо идти. Чем раньше распознал — тем лучше.

И все эти зазнайки, все эти Роберты да Стеллы еще поймут, кто здесь главный. Даже Майкл поймет. Нет, этот вряд ли. Этот какой-то другой. Этот… а какая разница? Поймет — не поймет. Не поймет — уволим. Алекс его возьмет и вышвырнет. Укажет на дверь, и все дела. Чтоб знал в следующий раз, как людям в душу лезть. Психолог нашелся. Вот ему бы «шанхайский звон» показать. Ничего, может, Алекс ему еще и покажет. Тут вообще многим не мешало бы его показать. Пацану в первую очередь. Этому еще какой-нибудь персидский треск в придачу. Совсем охамел.

Куда он задевался? Холодно же… Пойти, что ли, за курткой? Нет, надо ждать. Раз задержался — значит надо. Он бы просто так задерживаться не стал. Надо ему, кстати, рассказать про утренний допрос на лодке… Хорошо, что промолчал там. Тянуло, конечно, все рассказать, но хорошо, что промолчал. Это и есть преданность. Когда не за выгоду что-то делаешь. А потому что знаешь — так надо. Он, конечно, порадуется. Тут его все грызут, все подсиживают. Он должен это оценить. Молчание, оно дороже самых полезных слов. Он оценит…

— Замерз?

Вот. Он все сразу понимает. И когда он подошел?

— Нет, нормально.

— Извини, задержался.

— Да что ты, ничего страшного.

— Понимаешь, надо было срочно с одним человеком поговорить.

Не доверяет. А жаль. Все равно теперь говорит уже по-другому. Тепло, не так как вчера.

— Пошли, тут слишком много ушей вокруг.

— Куда? Темно же совсем.

— Недалеко, просто чтобы говорить можно было. Не хочешь?

— Нет, что ты. Пойдем, конечно. Слушай, я тебе рассказать кое-что хотел.

— Сейчас и расскажешь.

Медленно надвинулась кромка леса. Стволы деревьев темнели безмолвными часовыми. Росс поежился. Знобящий воздух, угрюмо молчащий лес, Алекс, доброжелательно шагающий рядом…

— Слушай, ты, когда сегодня всех собирал…

Короткий толчок сшиб его на землю. Сверху упало что-то невероятно тяжелое. И всплыл, въелся в душу знакомый шепот. Тот шепот.

— Болтаешь, значит…

И боль. Рвущая, пронизывающая до костей боль. Как тогда, но гораздо сильнее. Все как тогда. И рука, зажимающая рот. И сквозь боль, сквозь мерный шепот где-то слышанные, кем-то сказанные, тысячу лет назад произнесенные слова: «Ты думаешь, он тебя больше не тронет? Тронет и еще как»…

— Значит, собрался говорить…

И снова, снова, снова — боль. Весь мир вокруг наполнен болью. Ничего нет, кроме боли. Ничего не осталось, кроме боли. Пропала земля, небо, воздух, ты сам — есть только боль. Нет, есть еще шепот. И страх. Страх перед бесконечной болью. Ну почему он не дает даже кричать?..

И вдруг боль исчезла. Осталась память о ней, засевшая в каждой клетке измученного тела. Остался страх. А боли не было. Вместо нее были жесткие твердые ладони. Одна — на затылке. Вторая — под подбородком.

— Теперь слушай, — равнодушно сказал шепот, возникая из пульсирующей красной тьмы. — Мне сейчас стоит только руки повернуть — и тебя больше нет. Вот так…

Ладони шевельнулись, и в шею осторожно проникла боль. Другая, не та. Не жадно рвущая на куски, а спокойная и равнодушная. И гораздо более опасная.

— Ты пойми, мне ничего не мешает. Тут тринадцать подозреваемых, плюс неизвестные бродяги в лесу. Пять лет копать будут, и все равно не раскопают. У меня все будет чисто. А вот тебя… — Ладони надавили еще сильнее. — Тебя уже не будет. Понимаешь, как оно… Ты зачем Майклу все разболтал? Я же тебя по-хорошему просил.

И тогда, несмотря на боль и страх, пришло изумление.

— Я… Я не болтал.

— Зачем же так, — мягко посетовал шепот. И опасные ладони нажали еще чуть-чуть сильнее.

— Я не болтал!