Точка Омега - Евгений Шкловский Страница 64

Стресс. Сразу зажглось, заныло в правом боку – мгновенная реакция организма. Чуть нервишки, так сразу двенадцатиперстная. Особенно из-за проблем с Оксаной. Предъязвенная эрозия, как определил гастроэнтеролог после истязаний зондом. Нервы, нервы, молодой человек (это Вадим-то молодой?), все болезни от нервов… Диета, покой, даже какие-то успокоительные выписал помимо прочих лекарств. И вроде отпустило, перестало досаждать, а вот в такие минуты возобновлялось, причем настолько ощутимо, что впору обезболивающее принимать.

Выходит, не окончательно залечил, просто притаилось, сидит, ждет момента. Потому как всё, вся жизнь – нервы. И когда думает об Оксане, о больнице, теперь, как ему кажется, спокойно думает, отстраненно, словно его уже совсем не касается, нервишки тем не менее сразу накаляются, ну и двенадцатиперстной дают прикурить. И что? Снова успокоительные принимать?

Ему сразу захотелось в клуб, в тот самый клуб, от которого он только что малодушно удрал, так и не получив обычной дозы мышечной радости. А ведь полчасика в бассейне и в сауне хватило бы, чтобы снять или хотя бы ослабить стресс. Но и клуб, когда он подумал о нем теперь, после своего позорного бегства, вдруг предстал не таким, как обычно. Вдруг там уже знают?

Нескладно получилось! Хотя вроде пустяк, мелочь, ерунда… Ну царапина на бампере (про свою машину он даже и не думал). Ну уехал. Наплевать и забыть!

Под правым ребром ныло и жгло.

2

Следующие несколько дней Вадим в клуб не ездил. Если бы про него стало известно, наверняка бы разыскали. В анкете, которую он заполнял при получении клубной карты, значились его паспортные данные: имя, возраст, адрес… Знали и то, кто он и где работает, хотя такой графы в анкете не было и сведений об этом он не давал. Для фитнес-клуба совершенно ни к чему, а ложным тщеславием Вадим никогда не страдал. Видите ли, они читали его репортажи…

Почему-то никогда не верилось в такие вот признания. Когда говорили, что кто-то известный, Вадима коробило: ну да, в узких кругах. «Россия меня знает!» – с понтом говаривал на полном серьезе знакомый маститый литератор, седая бородка клинышком, лицо изборожденное глубокими морщинами. Ну да, знает… Любая теледива или прыгающая по сцене обезьяна с дистрофическим голосом может на это рассчитывать, а прочие…

Смазливая девушка Юля, сидевшая на ресепшине посменно с не менее смазливой девушкой Линой, как-то обронила: «Вам же недалеко до редакции…» Обе шатенки, с осиными талиями и длинными распущенными волосами, по-южному смуглые в любое время года. Своим солярий предоставлялся бесплатно: держать форму вменялось в обязанность: клиент должен видеть здоровье воочию, они – его олицетворение, секс-символы, так сказать.

Ну и откуда ей знать про редакцию? И если знает она, нехитрый вывод: следовательно, знают все.

Его это, признаться, встревожило.

Покой, только покой, насколько, конечно, возможно! Разве не эту разъедающую душу напряженность пытались выдавить из себя, тягая штангу или нажимая на всякие замысловатые пружины, разновозрастные мужики – кто вполне еще спортивного вида, а кто и с вальяжным брюшком и оплывшими ляжками. Да и барышни не только от целлюлита здесь спасались.

В последнее время он вообще стал каким-то нервным, дергался по всякому поводу. А теперь тревога, этот рак эмоций, как сказано у одного восточного гуру, распространилась и на этот среднего пошиба Эдем, куда он время от времени забегал размяться на тренажерах, поплескаться в теплой хлорированной водице 15-метрового бассейна и попотеть в сауне, короче, вкусить хоть малую толику умиротворения.

Что говорить, действовало благотворно. Распахивая дверь на улицу, он смотрел на мир другими глазами, все окутывалось приятным ватным облаком. Сома радовалась мышечной усталости, душа лениво и меланхолично потягивалась, предвкушая в скором времени крепкий ночной сон и, не исключено, утреннюю бодрость.

И вот на тебе – подлянка с «ауди»!

3

Что говорить, действительно ведь облажался, из ничего создал проблему. Но ведь так нередко бывает. Вроде и вправду пустяк, мелкое происшествие, однако ж зацепило.

Не исключено, что именно из-за Оксаны он так вибрировал, хотя уже больше года, как разошлись. И вдруг у нее срыв – попытка суицида, психбольница… Понятно, все-таки не чужие. Да и не такой Вадим человек, чтобы остаться совсем равнодушным. Может, если бы времени прошло побольше, а то ведь всего ничего.

Наверно, надо было бы воспринимать все иначе, не усложнять и не портить себе жизнь. Собственно, многие так и существуют. А у него не получалось, хотя он хотел этого. И вообще часто начинал без особой нужды рефлектировать, мучиться сомнениями и в результате только усугублял.

После же тренировок в клубе Вадим как бы возвращался к самому себе, а не просто чувствовал себя лучше. Достигая желанного согласия с телом, он как бы заново воплощался. Замечательное, между прочим, ощущение!

И все равно нервы пошаливали. Он даже выпивать стал чаще. Да и пьянел гораздо быстрее, что тоже о чем-то говорило.

Любивший всему искать рациональное объяснение, Вадим толковал это так: во время физических и гигиенических процедур организм очищается, вот алкоголь и действует сильнее, быстрее проникает в кровь.

Что ж, вполне вероятно, но в том ли только дело?

Время от времени он задавался вопросом, откуда все-таки берется эта странная изматывающая усталость. Конечно, последние два десятка лет, промелькнувшие как один день, прошлись по большинству тем еще катком. Хотя взрывы изредка и гремели, но ведь ни большой войны, ни голодомора, ни репрессий. Тем не менее мало кто из сверстников не чувствовал себя отутюженным по полной – от сердца до селезенки. Все прибаливали – кто больше, кто меньше, все – хроники-язвенники, а кое-кто успел и вовсе перекочевать в мир иной.

Впрочем, понятно: на них переломилось – эйфория, надежды, разочарования, неуверенность в завтрашнем дне и вообще ни в чем. А может, как раз из пережитого дедами и родителями, в генах осевшее. Даром ведь ничего не проходит, проникает отовсюду, да хоть из воздуха.

Ну да, тревога – от усталости, усталость – от тревоги.

Теперь еще и это, влажное, холодком вдоль позвоночника и легким жжением под правым ребром. Он невольно начинал оглядываться по сторонам, пристальнее всматриваться в лица встречных. Казалось, что на него глядят как-то по-особенному, не так, как прежде, словно что-то пытаются высмотреть, вычитать в его лице. Такое и раньше бывало: человек смотрит, будто решает, знает он тебя или нет, как бы припоминая. А что в его мозгах – одному Богу известно. Может, кровника в тебе узнал своего. Может, померещилось, что ты должен ему очень много денег или увел жену, что ты террорист или шпион. Короче, мало ли что может помститься, особенно если человек выпивши или под дурью.

Нет, паранойей, как и манией преследования, Вадим вроде не страдал. Да и о людях старался думать хорошо, доверять им. И это несмотря на то, что профессия не просто располагала – требовала большей въедливости, без которой невозможно ни правильно оценить факты, ни выяснить истинное положение вещей. Журналист – тот же следователь, аналитик, а значит, должен дотошно пробиваться сквозь видимость к сути. Короче, сомневаться. Так их учили. Впрочем, к нему это относится очень условно: спортивный журналист – особая категория.