Не любо - не слушай - Наталья Арбузова Страница 64

К вечеру долгого дня едут в полупустой электричке. Контролеры угомонились, умаялись ловить дикую орду рыбаков. Рысь Котофеич занимает целое неободранное сиденье напротив дяди Шуры, а тот вдвоем с молчаливым иззябшим стариком - драное по ходу поезда. Дядя Шура поставил ящик к окну, чтоб не дуло в бок. Коловорот крепко держит промеж коленок, задремывает. Котофей в окно поглядывает, не проехать бы. Во сне дяде Шуре ангелы на весенних облачках играют вальс «На сопках Маньчжурии». Проснется - не вспомнит, каковы они ангелы на вид. Махнет рукой - выходим, котофеюшка. Ты что ж меня не толкнул.

Сидят дома в тепле, сумерничают. Кот там на льду рыбы наелся, пузо во какое. Дядя Шура, наоборот, в рот хмельного не брал. Всё за котом присматривал, долго ли до греха. Только мартовского солнышка хватил. Зато теперь отыграется, нальет себе под щи. А тебе, котофею, не положено. Согреется дядя Шура и тихонечко мурлычет вместе с котом - где мои семнадцать лет, где моя тужурочка. Голосок у него у него тенорочек, живет в тонкой шее с кадыком. Тужурочка - маньчжурочка, про сопки-то забыл.

Долго они этак жили - поживали. Чуть всю рыбу из Икшинского водохранилища не выловили. Завод дядишурин в Коптеве так, работать толком не работал, а дымить дымил, коптил потихоньку. Вышел случай, поехал дядя Шура под Кимры к брату на племянникову свадьбу. Давно он там, в родных краях, не появлялся. Время было летнее. Свадьба дело веселое, а вышло боком - кота хоронили. Затрепал коршун Рысю. Выходит, прокатился кот с хозяином в последний раз. Вернулся дядя Шура один. А горевать было некогда. В Москве пошел дым коромыслом. Первое дело - все церкви открыли. Чудно. Звонят - будто что вспоминаешь. Вспоминать-то нечего, дядя Шура с 30-ого года. Зашел, постоял, поднявши глаза - строго тут. Оставил поминовенье за упокой души родителей, как сестра научила. Перед иконой Фрола и Лавра вздохнул о коте, хотел было свечку поставить, да вовремя спохватился. Язычник, право слово язычник. Устыдился своей темноты и вышел вон.

С водкой прямо беда. Дают талон, а в магазин придешь - отдел закрыт, и никто ничего не знает. Только завезут - смертоубийство. Раньше в очереди все друг к другу приветливы были. Верно это дядя Шура говорит. Объединенные общим пороком чувствовали себя вдвойне родными. Бывало, женщин за водкой вперед пропускали. Это самые верные подруги, пониманье в семье. Теперь - талоны врозь. А вот ребенка не об пол, на ребенка теперь большие деньги платют. Ну-ну, так уж и большие. Правда, рожай не хочу. Что-то дядя Шура не по делу выступает. На него не похоже. Видно, он без котофея стал пить и здорово ожесточился, если не на деле, так на словах. Ну что, взял бы другого кота. Этого добра везде хоть отбавляй. Нет, как у Достоевского Илюшечкин отец возопил - не хочу другого мальчика. Так и полуграмотный дядя Шура.

Завод дядишурин приказал долго жить. Мужики - кто во что горазд: решетки на окна вставлять, холодильники на дому заправлять. Дядя Шура ничего не придумал – такой у него лобик узенький. И нос как у куличка, с горя обтянулся - краше в гроб кладут. Только глаза из-под жидких бровей смотрят по-прежнему. Голубые, голубиные. Похожи на летнее неяркое небушко, что глядит не наглядится на деревенские крыши да на речной песочек.

Поиграл дядя Шура про сопки Маньчжурии в подземном переходе, в темноте, своими умными руками. Не, не подают, самим не хватает. Пришлось с алкашами возле магазина дожидать условного часа, когда крутые кликнут палатки сымать и ящики с фруктами на прицепы грузить. При шапошном разборе заработаешь и на выпивку, и на завтрашнюю еду. Только пьют тут по-черному, того гляди пропадешь. Магазинные коты перевелись. Хозяин смотрит в оба. Каждое помятое корытце сметаны в особое место складывают, для учета. Князю прибыль, белке честь. Но дядя Шура и про белку не чёл. А что до мышей - так их теперь химией травят.

Тут сестра Тамара спохватилась. Видит - младший брат погибает. Чудом обменяла ихние две комнаты, лихоборскую и лианозовскую, на какой-никакой дом по Савеловской дороге. Перевезла барахлишко брата и, дело сделавши, померла, царствие ей небесное. С тех пор как отрезало. Стал дядя Шура сельский житель, забот много, баловства мало. Жилье его здорово в стороне от электрички. Небось не пригород. Ты дров не рубил, печки не топил, воды не носил - за это тебе ничего не будет. Так с детьми играют, загибая им пальчики. Дяде Шуре вот не пришлось.

Осенний туман лежит серым пуховым платком на крупно распиленных буреломных бревнах. Дядя Шура еще с лета заготовил их в лесу. Возил на самодельной четырехколесной тележке. Теперь подле избы пилит помельче, колет и городит замысловатую поленицу - острожек, в который можно войти. Вот и неотвязный кот выглядывает из-за угла, будь он трижды неладен. Старый, больной животом. Дерзкий, настырный, с пристальным взглядом - не располагающий к себе кот. Ишь повадился, и всё норовит в тепло. Его кормит и жалеет, когда тут живет, очень страшная на вид соседка Валя, от мутного взгляда которой дяде Шуре становится не по себе. К коту дядя Шура холоден. У него уж перегорела в душе эта котомания. Скуп он стал неимоверно, от старости, а скорее из страха перед будущим. Пережитые трудные годы сообщили характеру дяди Шуры не свойственную ему ранее жесткость. Всё же однажды кот его тронул, когда по отъезде Вали всё сидел в досках и ждал, ждал. Сердце дяди Шуры дрогнуло. Он с кровью оторвал от себя кусок теперешней дорогой колбасы и снова, как в прежние годы, скормил коту. При этом подумал примерно так:

Не знаю, была ли в те годы

Душа непорочна моя,

Но многому б я не поверил,

Не сделал бы многого я.

Теперь же мне стали понятны

Обман, и коварство, и зло,

И многие светлые мысли

Одну за другой унесло.

То есть он, конечно, таких строк в глаза не видал. Однако могу вам смело поручиться, что чувствовал он в точности так. В этом весь фокус. Мы все одинакие – и все одинокие.