Без лица - Хари Кунзру Страница 64

Маскетт говорит, что заскочит еще как-нибудь на будущей неделе, но не заскакивает. Джонатан понимает, что провалил некий экзамен, и осознает, что ему нужно многое выучить, прежде чем он будет готов вращаться в тех же кругах, что и юный мистер Маскетт. Свои недостатки он записывает в блокнот: теннис, танцы, автомобиль. Большая часть карманных денег уже потрачена на одежду, но он начинает откладывать небольшую сумму для занятий. Теннис или танцы? Танцы дешевле, особенно если он отправится на улицу Шепердс-Буш, где, согласно строчным объявлениям в «Пост», некая мадам Паркинсон ведет уроки по вечерам в понедельник. У мадам Паркинсон обнаруживаются ярко-рыжие волосы и французский акцент, фальшивость которого улавливает даже Джонатан, но при этом она — хороший учитель. Влево раз-два, вправо раз два, и эллегааантна — да! Вскоре он проводит все вечера в Palais de Danse [144], где оркестранты с бриль-кремовыми [145]головами выдают бодрые фокстроты сквозь сигаретный дым, а коротко остриженные девушки позволяют отдавливать им ноги, а затем увлекают его к реке, где темно и тихо.

Постепенно он начинает расслабляться в городе, его органы чувств настраиваются на иное качество лондонского пространства. У людей здесь другие границы, нежели в Бомбее, другие пороги чувствительности и гнева. Он ездит на метро и заставляет себя не задерживать при этом дыхание, но принимать то же выражение беспечности, что и у прочих пассажиров, со свистом пролетающих под землей в металлической капсуле. Он сидит в кинотеатре, облитый белым светом, и трепещет, когда органист извлекает из своей футуристической машины ружейные выстрелы и скрип половиц. Он сидит в последнем ряду, среди обжимающихся парочек, ест мороженое и чувствует, как английскость начинает приставать к нему, покрывая кожу пленкой, как городская пыль. Вот чего он хотел. Этого достаточно.

Все обрывается внезапно, как только миссис Лавлок упоминает Palais в разговоре с мистером Спэвином. Тот вызывает Джонатана в офис и объясняет, что не ожидал такого поведения от подопечного. Джонатан не понимает, в чем именно проблема, но обильно извиняется, страшась, что у него все отнимут. Мистер Спэвин полагает, что Джонатан становится недисциплинированным, и будет лучше, если он незамедлительно отправится в Чопхэм-Холл. Дисциплина — вот что ему нужно. Дисциплина и суровые будни академической жизни. Откладывать отъезд бессмысленно. Он отправится утренним поездом с вокзала на Ливерпуль-стрит.

________________

Говорят, что в свои смертный час сэр Перегрин Халдэйн сел очень прямо на Большом ложе Чопхэм-Холла и закричал: «Да будут наказаны, Господи! Не пощади их!» Впоследствии эти слова получили множество интерпретаций. Приходской священник из Чопхэм-Констэбла (сэр Перри всегда подозревал, что тот сочувствует опасным идеям всеобщего равенства) счел их пророчеством для всех богачей и однажды прочитал проповедь, пространно повествующую о судьбе горожан Содома и Гоморры. Анонимный лондонский памфлетист утверждал, что «сэр Перегрев Холодом», на самом деле, вообразил, что участвует в одном из своих легендарных дебошей с пятью девицами, — и этого мнения придерживалась большая часть лондонского общества, несмотря на галантные протесты друзей, полагающих, что сэр Перегрин хотел сказать «Да буду я наказан, Господи! Не пощади меня!», но спутал слова в агонии.

Какова бы ни была истина, после прочтения завещания никто не мог отрицать, что старик раскаялся. Услышав его последнюю волю, Оливер де Тэссл-Лэйси, племянник и наследник сэра Перри, осознал, что все пропало. Поскольку его существование было целиком и полностью подчинено ожиданию наследства, он понял, что выбора нет — придется покончить жизнь самоубийством, — и, выпрыгнув из ложи Королевского театра во время спектакля «Александр и Пор», напоролся на копье в руках капельдинера. Сочетание отталкивающей репутации сэра Перегрина и броской смерти Оливера на несколько недель привлекло внимание общественности к содержанию завещания. То, что старый распутник предпочел основать школу для «сыновей достойной бедноты», вместо того чтобы передать дом и землю следующему поколению, было сочтено эксцентричностью на грани безрассудства. Тем не менее некоторые придворные нашли этот поступок трогательным, и даже король велел зачитать ему описание открытия школы во время утреннего испражнении.

В ходе последующих двух с половиной столетий Чопхэм-Холл претерпел немало изменений. К изначальному наследству присоединились другие, и в какой-то период школа слыла даже достаточно модной для того, чтобы привлекать под свои своды сыновей мелких Аристократов. Увы, к тому августовскому дню, когда поезд Джонатана вползает на сонную станцию Чопхэм-Констэбл, славные времена давно прошли. Чопхэм-Холл прочно занял питу второго сорта в иерархии английских публичных школ несколько ниже Хэрроу, Итона и Винчестера, хотя и по-прежнему на достаточно высокой социальной ступени для того, чтобы деревенские жители снимали шляпы перед юными магистрами, а иногда и плевали в их удаляющиеся спины.

Джонатану кажется, что Норфолк — это где-то очень далеко от Лондона. Пока поезд дребезжит по плоской сельской местности, Джонатан вспоминает Пенджаб, и от этих воспоминаний ему становится неуютно. При виде приехавшего встретить его школьного привратника Бриггса прямая фигура и кустистая борода — он испытывает желание остаться в поезде и попытать счастья в Кингз-Линне [146]. Тем не менее он берет себя в руки, сходит с поезда и называет себя. Бриггс должным образом доставляет его в школу — через всю деревню на древней двуколке.

Беседа немногословна. Бриггс делает единственное афористическое замечание относительно погоды, каковую он считает более-менее приличной, учитывая, что… Что именно учитывая, Джонатан не спрашивает, а Бриггс не считает возможным ему сообщить. К школьным воротам они подъезжают в молчании.

Первое впечатление от школы складывается приятное. Территория Чопхэм-Холла обширна: целый ряд площадок для регби и крикета, растянувшихся до самого Брэнда — небольшого ручья, обозначающего восточную границу парка. Особняк в елизаветинском стиле не слишком изменился со времен сэра Перри, несмотря на то, что поколения директоров добавляли к нему различные удобства, например новые общежития или спортзал-и-часовня. Разместившись в едином готическом здании викторианской эпохи, эта архитектурная диковина произросла из теории одного педагога о тесной связи между отправлением религиозных обрядов и физическими упражнениями. Эту идею он и воплотил с помощью прогрессивного учительского состава и сбора средств по подписке. В самые разгульные дни сэра Перри была построена башня часовни, круглое сооружение с небольшой кривизной и странным луковицеобразным навершием, — единственное напоминание о его безрассудстве. Укрытую за контрфорсами и увенчанную крестом башню жители деревни по-прежнему зовут Шишаком, и по-прежнему жива легенда о том, что эта башня анатомически точно воспроизводит любимый придаток сэра Перри и построена была в надежде завоевать благосклонность герцогини Девонширской.