Счастливые девочки не умирают - Джессика Кнолл Страница 64

– Ладно, – сказала я вслух, но, разумеется, поступила по-своему. Я приняла душ, переоделась и спустилась в гостиную, намереваясь включить новости, но увидела, что мама копается в холодильнике. В стене между кухней и гостиной было большое окно, чтобы из кухни можно было смотреть телевизор, стоявший в гостиной. Выслушивать очередную мамину нотацию о том, что я ни в грош ее не ставлю, мне не улыбалось, и я включила музыкальный канал.

Через пару минут я услышала, как мама обшаривает кухонные полки в поисках съестного.

– Тифани, – наконец сказала она, – я на минутку сбегаю в магазин. Что тебе принести?

– Томатный суп в банке, – ответила я. – И сырные крекеры.

– А попить? Газировку?

Она прекрасно знала, что я не пью газировку с тех пор, как стала регулярно бегать. Мистер Ларсон предупредил, чтобы мы не пили ничего, кроме воды, иначе не избежать обезвоживания.

– Нет, – почти беззвучно ответила я, закатив глаза.

Мама подошла вплотную к дивану, взглянув на меня сверху вниз, как на покойника в гробу. Потом достала плед, встряхнув, развернула его, и он опустился на меня, будто сети.

– Мне страшновато оставлять тебя одну.

– Да все нормально, – простонала я.

– Пожалуйста, не смотри новости, пока меня не будет, – умоляющим тоном попросила мама.

– Не буду.

– Все равно ведь будешь, – вздохнула она.

– Зачем ты тогда просишь меня не смотреть?

Мама села в кресло напротив дивана, с шумом примяв подушки.

– Если ты все равно собираешься смотреть новости, – сказала она, взяв в руки пульт от телевизора, – то давай смотреть вместе. – (Словно речь шла о первой сигарете.) – На случай, если у тебя будут вопросы, – добавила она.

Мама переключила телевизор на Эн-би-си. Разумеется, вместо обсуждения новейших моделей пылесосов в эфире утреннего ток-шоу шел сюжет под названием «Очередное побоище в школе». Ведущий Мэтт Лауэр вел репортаж со школьного двора, стоя у той части старого особняка, которую затронул огонь, вспыхнувший в столовой.

«Мейн-Лайн – один из наиболее богатых пригородов в США, – вещал Мэтт. – Трудно поверить, что здесь могла произойти подобная трагедия, однако факт остается фактом». На экране появились кадры школьного здания, снятые с воздуха. Мэтт продолжал: «Семеро погибших, из них двое нападавших и пятеро жертв, одна из которых умерла от разорвавшейся в столовой самодельной бомбы. Нападавшие пронесли бомбы в рюкзаке и оставили у столика, за которым, как подтверждает администрация школы, обычно сидели популярные ученики. Из всех бомб – полиция полагает, что их было не меньше пяти, – разорвалась только одна, в противном случае погибших было бы намного больше. Девять учеников госпитализированы с тяжелыми, но не опасными для жизни ранениями, хотя в результате взрыва некоторым из них оторвало конечности».

– Оторвало конечности? – ахнула я.

Мама дрожащей рукой отерла лоб.

– Вот этого я и боялась…

– С кем? С кем это случилось?

– Я слышала, но забыла, – имена почти все незнакомые. Но среди них была твоя подруга, Хилари.

Я отбросила плед, запутавшись в нем ногами, и чуть не разорвала его пополам. Желудок свело, будто там вскипел апельсиновый сок.

– Что с ней?

– Я точно не помню; кажется, ей оторвало стопу, – всхлипнула мама.

Меня стошнило прежде, чем я успела добежать до ванной, хотя я бежала со всех ног. Ничего страшного, сказала мама, ототру пятновыводителем, а ты ляг, полежи. Отдохни. Она принесла мне таблетку, которую дала Анита.

Несколько раз я приходила в себя и слышала, как мама отвечает по телефону:

– Спасибо, но сейчас она отдыхает.

Затем я провалилась во мрак, из которого с трудом смогла выкарабкаться. Был вечер, когда мне наконец удалось прорвать мутный, тяжелый покров, окутавший разум, и я спросила у мамы, кто звонил.

– Твой прежний учитель английского. Хотел узнать, как ты…

– Мистер Ларсон?

– Ага. И мама кого-то из учеников. А потом посыпались звонки.

«Школу закрыли на неопределенный срок. Хорошо еще, что ты не выпускница», – сказала мама.

– Представляешь, каково рассылать заявления в такой неразберихе? – И она сочувственно цокнула языком.

– Мистер Ларсон оставил номер телефона?

– Нет. Сказал, что позже перезвонит, – ответила мама.

Весь вечер телефон молчал, и первую ночь дома я провела на диване, уткнувшись в телевизор, где какая-то Беверли, мать четверых детей, нахваливала видеодиск с комплексом упражнений, вернувшим ей прежнюю стройность, – а ведь она уже почти отчаялась! Свет я не выключала. Двери всех четырех спален, расположенных на втором этаже дома, выходили в огороженный перилами коридор, и, перегнувшись через них, можно было увидеть меня, съежившуюся на диване под синтетическим пледом. Несколько раз из спальни выглядывал папа и раздраженно жаловался на свет, пробивающийся из-под двери. Он, видите ли, не может уснуть. В конце концов я сказала ему, что предпочла бы беситься из-за ерунды, а не трястись от чудовищных воспоминаний, и папа отстал.

На рассвете я задремала. Когда я очнулась, телевизор был выключен, а пульт пропал.

– Папа спрятал, – крикнула мама из кухни, услыхав возню в гостиной. – Зато он принес тебе целую кучу журналов.

Обычно мама просматривала все журналы, которые попадали ко мне в руки, но в то утро она накатала внушительный список и велела папе купить все, даже те, что обещали научить «Как разжечь в нем желание». Мама хотела меня задобрить – ведь телевизор отныне был под запретом. Я благоговела перед этими журналами, они до сих пор хранятся в коробке под моей детской кроватью. Они манили в большой город – носить туфли на каблуках и жить шикарной жизнью. В их мире всё было шикарно.

Однажды после обеда, когда мы с мамой отдыхали, – она дремала на диванчике, а я, растянувшись на большом диване, изучала, как подчеркнуть глаза с помощью косметики, – в дверь позвонили.

Мама вскочила и укоризненно на меня посмотрела, как будто это я разбудила ее. Ни слова не говоря, мы уставились друг на друга, и тут снова раздался дверной звонок.

Мама прошлась ладонью по волосам, взбив их у темных корней, и кончиками пальцев смахнула следы туши под глазами. Потом встала и, чертыхаясь, попробовала размять онемевшую за время сна стопу. Ничего не вышло, и мама, прихрамывая, пошла открывать.

Послышались негромкие голоса.

– Разумеется, – ответила кому-то мама.

В гостиную она вернулась в сопровождении двух хмурых мужчин в грязно-коричневых костюмах.

– Тифани, – пропела мама голосом радушной хозяйки, – это детектив… – Она в растерянности потерла виски. – Извините, пожалуйста, я забыла, как вас зовут. – Ее голос утратил приятную глубину, и мама, чуть не плача, добавила: – Такие тяжелые дни…