Рэт Скэбис и Святой Грааль - Кристофер Дейвс Страница 65

В глубине часовни стоят две большие колонны, покрытые искусной резьбой. Первая – с геометрическим орнаментом вторая – с растительным. Это так называемые колонна мастера и колонна ученика. Согласно легенде, мастер-каменщик, работавший над колоннами, уехал в Рим вместе с сэром Уильямом с целью осмотра архитектурно-художественных образцов, и во время отсутствия наставника его ученик, отдавшись порыву вдохновения, закончил работу один. Вернувшись из поездки, мастер увидел произведение ученика, и сердце его преисполнилось зависти. В приступе ревнивой злобы он ударил юношу кельмой – молотком каменщика – и раскроил ему череп. Скульптурное изображение головы убитого ученика с зияющей раной на виске располагается на свесе крыши. Это больше похоже на вымысел, нежели на исторический факт, однако тут явно просматривается параллель с историей смерти Хирама Абифа, мастера-строителя Соломонова храма в Иерусалиме, убитого тремя подмастерьями, с которыми он не пожелал делиться секретами мастерства. Хирам Абиф, получивший смертельный удар кельмой в голову, считается мучеником, погибшим за достоинство мастера. Ритуальное воспроизведение убийства Хирама Абифа относится к числу важнейших масонских обрядов.

По мнению некоторых исследователей, колонна мастера и колонна ученика – это точные копии двух колонн, которые некогда украшали вход в храм Соломона, и что по замыслу сэра Уильяма церковь в Рослине должна была стать репродукцией Иерусалимского храма. Также есть мнение, что Рослин – это Библия в камне и что изначально это строение предназначалось не для богослужения, а для ученых занятий – и для хранения некоей священной реликвии. Какие только догадки не строились о родовой усыпальнице Сен-Клеров в подвале часовни! Якобы там хранится (на выбор): сокровище Иерусалима, Ковчег Завета, нетленное тело (или голова) Иисуса, крест, на котором его распяли, древние рукописные свитки с описанием подлинной жизни Иисуса и первых лет христианства, и, разумеется, Святой Грааль. Но какие бы тайны ни хранил Рослин, их ревниво оберегают духи сэра Уильяма и девятнадцати тамплиеров из рода Сен-Клеров, похороненных в усыпальнице под часовней в полном рыцарском облачении и при оружии. Насчет усыпальницы также не существует единого мнения. Одни утверждают, что вход в нее запечатан, другие – что он до сих пор не найден.

Джим Манро рассказывал не только об истории и архитектуре Рослина. Он также отметил, что эта часовня – «средоточие силы, энергетический центр». Она стоит на лей-линии, которая проходит через лес в Пентлендских горах (тот самый, в форме креста тамплиеров), через городок Темпл, через северо-восточный угол часовни и дальше – до самого Иерусалима. Эту линию обнаружил Майкл Бентин, который часто бывал в Рослине.

– Майкл объяснил мне теорию лей-линий и научил пользоваться кристаллами, – сказал Джим. – А до знакомства с Бентином я был непрошибаемым скептиком.

Джим отвел нашу группу в дальний угол часовни за колонной мастера и попросил нескольких добровольцев «обменяться» с ним энергией. Вызвались четверо. Они по очереди вставали напротив Джима и повторяли движения его руки, чертящей в воздухе замысловатые знаки. Первые три раза все завершилось тем, что руки Джима сходились у него перед грудью, как будто он держал невидимый мяч.

– Вы сопротивляетесь, – говорил Джим. – А сопротивляться не надо.

И только с четвертым партнером, высоким мужчиной с квадратной челюстью и коротким армейским «ежиком», у Джима получилось передать невидимый мяч. По окончании сеанса одна из трех неудачливых добровольцев, дама в очках размером с суповые тарелки, спросила у Джима, почему у нее ничего не вышло с «обменом» энергией.

– Я вас не чувствовал, – сказал Джим с извиняющейся улыбкой. – Иногда так бывает. У всех все по-разному. Каждый верит во что-то свое. А кто-то вообще ни во что не верит.

– Но я верю, – настойчиво проговорила дама в очках-тарелках. – Я целительница, так что я, безусловно, верю. У меня вечно проблемы с электромагнитными полями. Быть может, вы это как раз и почувствовали. Моя аура сбивает радиочастоты. Когда я рядом, в приемнике постоянно идут помехи. Проблема не здесь. – Она постучала себя пальцем по виску. – Проблема в энергетической кодировке.

Обмен энергией не относится к числу зрелищных мероприятий! Я, конечно, не ждал никаких пробегающих искр, электрических дуг или вспышек слепящего света, но в глубине души, видимо, все же рассчитывал хотя бы на слабенькое свечение (согласно легенде, когда умирает кто-то из Сен-Клеров, часовня Рослин начинает светиться, как будто объятая пламенем). Но посмотреть было не на что. Собственно, так и должно быть. Внутренняя энергия – это такая штука, на которую нельзя посмотреть. Ее можно только почувствовать. Я почти пожалел, что не вызвался добровольцем. Хотя, с другой стороны, я бы вряд ли что-то почувствовал. И проблема не в энергетической кодировке. Проблема как раз в голове.

Скэбис был за рулем, Хьюго развалился на заднем сиденье, а я сидел впереди с картой, разложенной на коленях, и работал за штурмана. Мы решили, что будет удобнее ехать домой сразу из Рослина. Скэбис глубокомысленно заявил, что дорога от Эдинбурга до Лондона займет меньше времени, чем от Лондона до Эдинбурга.

– В обратную сторону мы едем под гору.

Для середины ноября день выдался на удивление теплым и ясным. В часовне было прохладно – хотя «прохладно» это еще мягко сказано, – я изрядно замерз и теперь отогревался в машине. Солнце светило в окно, печка работала на полную мощность, но я все равно никак не мог согреться. И Скэбис тоже. И Хьюго. Мы слегка приглушили печку, только когда начали задыхаться. Помню, я еще подумал, что теперь знаю на собственном опыте, что означает выражение «промерзнуть до мозга костей». К тому времени, когда мы подъехали к границе с Англией (там мы со Скэбисом поменялись: я сел за руль, а он перебрался на место штурмана), у меня опять разболелись ладони – как в хот день, когда мы вместе с Обществом Соньера ездили в церковь в Сен-Сальвере во Франции.

На подъезде к Озерному краю Скэбис и Хьюго задрыхли. Их тяжелое дыхание периодически расцветало руладами храпа, который достойно соперничал с шумом мотора. Периодически кто-то из них открывал глаза, но тут же опять засыпал. В один из таких моментов Хьюго пробормотал в полусне:

– Как это мило с вашей стороны вывести на прогулку двух старых грибов в нашем лице, – и вновь отключился. Мы со Скэбисом договорились, что он снова сядет за руль где-нибудь ближе к Манчестеру. Манчестер мы проехали уже затемно, но Скэбис даже не пошевелился. Впрочем, я не стал возмущаться и распихивать спящего сменщика. Мне хотелось побыть одному и как следует подумать о некоторых вещах, которые я узнал на конференции – и не только во время лекций. Народ там собрался действительно неординарный. Этакая эзотерическая бригада, где у каждого свои представления, идеи и интересы. На первый взгляд – если отрешиться от значков с разнообразной символикой, перстней и кулонов – это были самые обыкновенные люди. Во всяком случае, подавляющее большинство. Учителя, инженеры, библиотекари, медсестры, садовники, инструкторы автошкол, градостроители. Мамы и папы, младшие братья и любимые тетушки. Просто люди. И все-таки – не такие, как все. Люди с альтернативным мышлением. Инакомыслящие. Иные. В Лангедоке в тринадцатом веке они могли быть катарами. В девятнадцатом веке в Париже – завсегдатаями «Ша Нуар». А те, кому в 1977 году было пятнадцать, наверняка увлекались панк-роком.