Посредник - Ларс Соби Кристенсен Страница 65

– Потому что ты слишком страшный, Боб Спенсер. Посылать тебя к близким – все равно что усугублять их несчастье. Такой ты страшный.

Боб Спенсер медленно встал, отшвырнул окурок в темноту:

– Однако сейчас Посредник именно я. Хотите вы этого или нет. Что скажете?

– Скажу, пошел ты к черту, – ответил Пастор.

Боб Спенсер принял это к сведению и пошел в «Рейлуэй рест» пить пиво, о Пасторе он до самого закрытия словом не обмолвился. Собрать добровольцев труда не составило. Они толпой двинули к железнодорожным путям, подняли Пастора и с песнями пронесли по безлюдным улицам. У мэрии им навстречу выехал красный фургон Артура Клинтстоуна. Ночами он обычно объезжал город на случай происшествий. А сейчас явно что-то произошло. Он опустил стекло:

– Что за шум, парни?

Боб Спенсер подошел к машине:

– Пастора разбил паралич. Он лежал возле путей.

– Кровь и все такое?

– Я не видал. Но не мешало бы ликвиднуть цветы, которые клали девчонкам.

– Ах ты, черт, они, ясное дело, завяли с тех пор, как я там был. Хорошая идея, Боб. Хорошая.

Они затолкали Пастора на заднее сиденье, довезли до его дома, положили на диван, позаботились о еде и питье, придвинули поближе телефон. Потом вышли на улицу к машине, сели там покурить. На Боба произвело впечатление оборудование, каким располагал Артур: противогазы, защитные комбинезоны, резиновые перчатки, шланги, респираторы, защитные очки, инсектициды, большие контейнеры с антисептическими жидкостями и порошками, стопка ветоши и рулоны черных пластиковых мешков.

– Мне нужен еще один человек, – сказал Артур.

– Не в выходной же день, – сказал Боб.

– У несчастий выходных не бывает.

– Зато у меня бывают.

– Последний раз спрашиваю. Хочешь получить работу или нет? Желающих найдется предостаточно.

Тяжелодум Боб Спенсер задумался. Работу Посредника он не получил, но эта, пожалуй, даже лучше. Аккурат то, что надо, он может обставить Фрэнка Фаррелли, решил Боб, и они с Артуром Клинтстоуном ударили по рукам.

Утром в понедельник Пастор не появился и за весь день не дал о себе знать, поэтому Доктор и Шериф сочли необходимым съездить к нему домой. Они нашли Пастора на диване, по-прежнему в пальто и в прескверном состоянии. Отказала не только спина. Но и Пасторова душа. Он вывихнул душу – так он выразился – и все встречал в штыки. Попросту хотел страдать. Усматривал в случившемся именно такой смысл. Чистое страдание необходимо. Только тогда можно пробиться. Куда? Доктор пытался отговорить его от этой чепухи. Куда пробиться? К еще большему страданию? Но Пастор знай твердил свое. Он-де взял на себя страдание ради Кармака. Только так обитатели города могут обрести избавление. Пастор находился на другом уровне. И до поры до времени они оставили его в покое. По правде говоря, эти заблуждения оказались Доктору и Шерифу даже кстати. С похорон Вероники Миллс Пастор был не в состоянии исполнять свои обязанности. Теперь можно и не объявлять его больным.

Затем настал черед Фрэнка. Он и сам не знал, можно ли тут говорить о несчастном случае, то есть для него самого это была большая беда, но для других, наверно, сущий пустяк, невезуха, да то-то ведь и особенно обидно. В общем, он решил переставить аквариум с золотой рыбкой в другое место. Просто больше не доверял матери. От нее можно ожидать чего угодно. И вот, уже собираясь поставить аквариум на ночной столик, он споткнулся о тряпичный коврик, упал навзничь, и Марк, его пожилая золотая рыбка, скользнул под кровать, а осколки стекла веером посыпались в зеленую воду, которая растеклась по полу. Затем стало тихо. Фрэнк шарил рукой по полу. Но когда нашел Марка, тот был мертв.

– Пришло время, – сказала мать.

Фрэнк в конце концов поднялся на ноги. Мать стояла, прислонясь к косяку.

– Пришло время? Для чего?

– Расстаться с золотой рыбкой.

Фрэнк подошел к матери, больше всего ему сейчас хотелось ткнуть рыбкой ей в физиономию.

– Марк очень много для меня значил, – сказал он. – Так и знай.

– Народ над тобой смеется, Фрэнк.

– Смеется? С какой стати?

– Взрослый мужик с рыбешкой. Господи, Фрэнк! Сам подумай.

– Мне плевать, что там болтают другие.

– И Бленда тоже?

– Бленда? А что Бленда?

– О чем ты?

– Она тоже надо мной смеется?

– Ты должен уметь расставаться, Фрэнк. Особенно теперь.

– Особенно теперь? Что, черт побери, это означает?

– Если у вас с Блендой сладится, тебе надо смотреть в будущее. Других шансов навряд ли будет много.

Фрэнк вышел, сел на крыльцо, размышляя, что делать с Марком. Вот, значит, как обстоят дела. Все над ним смеются. Никому не жаль парня, потерявшего двадцатидвухлетнюю золотую рыбку. Никому не жаль парня, который отключает аппарат, поддерживающий жизнь друга, – наоборот, они украдкой хихикают при его появлении и судачат за его спиной, когда он уходит. Блаженное и редкое чувство, какое он испытал, сидя на кухне миллеровского дома, давно исчезло. Фрэнк чувствовал, что с ним обходятся несправедливо. Он этого не заслужил. По крайней мере, ему так казалось. Он всегда чувствовал, что с ним обходятся несправедливо, в школе, в станционной кассе и, когда вокзал закрыли, он тоже чувствовал, что с ним обходятся несправедливо, и вот теперь, когда было решил, что все это позади, что дела идут как надо, что жизнь, так сказать, наладилась, он чувствовал, что с ним обходятся еще более несправедливо, чем раньше. Но когда умер отец, народ вроде бы жалел Фрэнка. Месяцы, последовавшие затем, были лучшим временем в его жизни. К нему проявляли внимание. Его замечали и уважали. А потом все кончилось. Народу надоела его скорбь. Вот о чем думал Фрэнк Фаррелли, сидя на заднем крыльце, с мертвой рыбкой, которой было от роду двадцать два года.

На следующий день минуло ровно два месяца с тех пор, как Фрэнка Фаррелли назначили Посредником, и в 11:00 он предстанет перед Комиссией. Поскольку Пастор по-прежнему был на больничном, присутствовали только Доктор и Шериф. Фрэнк сел перед ними, как в тот, первый раз, и в глубине души надеялся (такой надежды он сам от себя не ожидал), что займет место Пастора и станет полноправным членом Комиссии, ведь никто в Кармаке не верил, что Пастор когда-нибудь станет на ноги.

– Как, по-вашему, идут дела? – спросил Шериф.

– Не скажу, что я недоволен.

– Может быть, вы немного слишком довольны?

Фрэнк мгновенно насторожился. Они что, тоже против него?

– Как это понимать?

– Пожалуй, вы немного излишне ретивы на службе.

– Насколько я знаю, никто не жаловался.

– Но вы довольны?

Они что же, намекают на Стива? Думают, он с радостью отключил друга от аппаратов и развеял его прах? Вот она, благодарность. Фрэнк всего лишь сделал то, чего Мартин не сумел сделать сам и потому свалил на него. Фрэнк взял на себя тяжкое бремя – остановить жизнь, и хотя жизни было так мало, что о ней и говорить не приходится, тем не менее какая-никакая, а жизнь. Тем не менее сердце, которое билось в пустом доме. Они сейчас напали на него из засады, застали врасплох. С этим Фрэнк Фаррелли мириться не намерен. Так он им и скажет. Но затем он наконец сообразил, чту они имели в виду, намекая, что он слишком доволен. Бленду, разумеется, Бленду, – стало быть, их роман до крайности неуместен. Он почти расслабился от облегчения. Неужели нельзя было сказать прямо? У него бы хватило духу стерпеть.