Королева пустыни - Джорджина Хауэлл Страница 65

«В холмах над нами стоят лагерем какие-то люди, и мне все равно, что они с нами будут делать… впереди нас ждал такой долгий дневной переход, что душа сжималась при мысли о нем. Я подумала, не заплачу ли просто от усталости, и что они подумают, если я уроню слезу в огонь очага, где варят кофе! Моя репутация путешественника таких откровений не перенесет».

В некотором смысле столь продолжительный недосып освобождает мысль от стресса, снимает остроту неминуемых трудностей и в то же время усиливает впечатлительность. В ее ежедневных записях просматривается более глобальная, более духовная точка зрения. Гертруда записывает по памяти строчки стихотворения Шелли «Дух восторга»:

Снег люблю, мороз трескучий

И другое, вроде

Волн, ветров. И шторм могучий…

Я люблю в Природе

Все, что не таит следы

Человеческой беды [28].

Ее собственное описание бури поэтично настолько, насколько может быть вообще поэтична проза.

«Мощная буря перешла нам дорогу. И мы, проезжая по миру, потемневшему от ее августейшего присутствия, смотрели и слушали. Сверкали молнии в скоплениях туч, говорил из них гром, и невидимый нам ветер хлестал потоками града, изгибая их и закручивая, выстраивая цепью, как солдат, идущих в атаку через равнину и захватывающих горы».

Потом тучи рассеялись и открылась красивая золотистая бухта пустыни с башнями средневековой крепости в центре. Отряд увидел Пальмиру. Еще три дня десяти– и двенадцатичасовых переходов, и экспедиция спустилась от снегов Хермона к тому самому месту возле Дамаска, где Гертруда приняла своих верблюдов и раскинула первый лагерь путешествия. Первого мая она ехала через окружающие город сады и виноградники. Четыре с половиной месяца она не видела зеленого пейзажа, и текучая вода, свежие всходы посевов, обильные оливы, шелест листьев каштана, пение птиц и горящие на солнце розы – все это радовало глаза и слух. Первым домом на Думайрской дороге при въезде в Дамаск оказался английский госпиталь, где она встретилась с другом, доктором Маккинноном. Гертруда слезла с верблюда и чуть не упала, ввалившись в дверь. Через несколько минут около нее оказался доктор Маккиннон, потом его жена. Они взглянули на нее – и взялись за работу. На следующий день она писала:

«Итак, я в саду, который весь – беседка из роз, и в тихом доме, где никто меня не побеспокоит и можно лежать тихо и отдыхать. Но это не очень помогает, потому что во сне я еще еду на верблюдах… Теперь все позади, и я постараюсь забыть это до момента, когда буду не такая усталая. Все это еще слишком близко, слишком нависает надо мной, непропорционально размеру в мире, и слишком темное, невероятно зловещее».

Она отдыхала несколько дней, потом стали приходить посетители. В том числе явился и агент рашидидов, чья «хитрая узкая физиономия» и «тихий медленный голос» вызвали у нее неясную тревогу, когда она вручила ему двести фунтов в обмен на аккредитив. Агент спросил, слышала ли она вести об Ибрагиме. Гертруда уточнила, что он имеет в виду. «Он молча посмотрел на меня и провел пальцами себе по горлу».

Предполагалось, что Ибрагим был убит за то, что выпустил Гертруду из Хаиля. На самом деле примерно в то же время, когда Гертруда прибыла в Багдад, юный эмир уже убрал своего дядю, регента Замиля ибн Субхана, возле Абу-Гара – отчасти потому, что Замиль состоял в секретных сношениях с Ибн Саудом в надежде достичь мирного соглашения. Эмиру теперь нужно было убить Ибрагима, брата Замиля, со всеми его субханскими родичами и их рабами, поскольку иначе они были бы честью и кровью обязаны убить эмира с его сыновьями. Таким образом, началась новая кровная вражда. И немного прошло времени, пока, в свою очередь, не был убит эмир. Вот так в сутолоке кровной мести и интриг двинулись рашидиды к своему закату, как и предсказывала Гертруда.

Хотя это стало вполне подходящим эпилогом к ужасам Хаиля, не о смерти Ибрагима задумалась Гертруда, погрузившись в размышления, располагая события последних четырех месяцев в каком-то подобии порядка. Назойливый призыв муэдзина, преследовавший ее в плену, преследовал ее и сейчас, оставляя в душе неизгладимое впечатление от фатализма и духовности арабов:

«”Велик Аллах, велик Аллах. Нет бога, кроме Аллаха. И Мохаммед пророк его. Велик Аллах. Велик Аллах”. Тихий и медленный, рожденный ароматным дыханием пустыни, мощный напев, который есть альфа и омега ислама, звучит у меня в памяти, когда я вспоминаю Хаиль».

Не в мундире только я и кошка.

Гертруда вернулась из Хаиля совсем другой и в совсем другой мир. Она поехала в Раунтон восстанавливаться, и было это как раз, когда грянула война, а Гертруда писала горестные письма Дику Даути-Уайли в Аддис-Абебу. Когда объявили войну, 4 августа 1914 года, Гертруда уехала в имение и стала там пропагандировать, залезая на стога и телеги, обращаясь к работникам, уговаривая их сделать то, что сделала бы сама, если бы родилась мужчиной, – вступить в армию. Она ходила к шахтерам на рудники, носилась по полям на машине, побуждая людей идти воевать.

Войну ожидали уже четыре месяца, если не четыре года. После ярости тотальных наполеоновских войн Европа построила договоры, связывающие страны друг с другом сетью обязательств. Британия придет на помощь Франции, Франция вмешается ради России, Германия встанет за Австрию, Россия за Сербию, Польшу и Италию, Турция пойдет в одном строю с Германией.

Немецкий кайзер Вильгельм, самоуверенный агрессор из военного сословия, усиленно строил суперлинкоры для флота и наращивал мощь армии. Но опасность пришла с наименее вероятного направления – от старой и усталой империи Австро-Венгрии. Император осуждал перемены и правил твердой рукой, а его разделенные подданные добивались самоопределения. Сербы, в частности, считали, что мириться с тиранией – позор, и вооруженные группы не желали ждать обещанных реформ от благонамеренного наследника императора, эрцгерцога Фердинанда. И однажды в летний день, когда Фердинанд ехал по Сараеву в открытой коляске, из толпы грянул выстрел, и эрцгерцог упал замертво.

Это вызвало эффект домино. Австрия пошла на Сербию, Россия мобилизовалась в поддержку Сербии, пригрозила Турции и позвала на помощь Францию. Германия, видя, как вся Европа выстраивается против нее, решила нанести упреждающий удар. К отчаянию Франции, немцы рванулись через Бельгию и через несколько недель встали лагерем в переходе от Парижа. Британия не могла поступиться честью и не объявить войну и потому послала на помощь Франции экспедиционный корпус в сто тысяч человек. Эти соединенные силы приняли на себя весь удар наступления на севере, а тем временем два миллиона французов выстроились живым барьером аж до самой Швейцарии. Тем временем Канада, Австралия, Новая Зеландия и африканские колонии пришли Британии на помощь.

Вскоре Япония вторглась в Китай. Страна за страной земной шар проваливался в войну. Единственный выстрел в далекой европейской столице дал старт мобилизации шестидесяти пяти миллионов человек и привел впоследствии к тридцати восьми миллионам жертв.