Про Иону - Маргарита Хемлин Страница 67

Фрида Ионе шепчет:

— Отойди от него! Я сама улажу дело.

И уладила. Стали они жить одной семьей.

Мужчины для заработка вместе кололи дрова по соседям, заделывали крыши.

Вся улица судачит: у Фриды два мужа. Толька Иона ничего не знает. Беседует по душам с Самуилом, тот воевал в пехоте.

Однажды Самуил говорит:

— Ты, Ёнька, даром что орденоносец, ты жизни не видел из своего танка. Запросто мог сгореть, а смерти своей в лицо не увидел бы — ты ж за броней. А я ей все время в глаза смотрел. И тут ты меня никогда не догонишь на веки веков. Твои ордена-медали надо бы на танк вешать, а не тебе на грудь. А мои медали мне через шкуру к самим костям прибитые.

Иона ему:

— Ну и, допустим, даже так. Зато ты теперь навек смертью своей напуганный. А я непуганый, — и запел во все горло: — Броня крепка, и танки наши быстры!

Противоречие у них имелось, но не глубокое: просто Иона был очень молодой, а Суня сильно наоборот.

А Фрида то Ионе поддакнет, то Самуилу, никогда не ясно, на какой она стороне окончательно: вроде на качельках качается. То туда, то сюда. А сама думает про свое.

Иона к ней с нежностями, а она:

— Сегодня все впустую, не надо.

Когда ей в голову стукнет, сама зовет:

— Ёнечка, милый, иди ко мне ложись.

Ну, когда Фрида родила девочку — даже Иона прозрел. Вылитая Сунька в женском роде.

Он к Фриде:

— Ну и сука же ты, Фридка! Это ради жилья? Да мы бы с тобой новый дом построили, хоть из травы, хоть какой. Как ты на такое пошла?

А Фрида гладит его по голове:

— Ничего ты не понимаешь, Ёничка. Ни капельки не понимаешь. Мне ж на дом наплювать. Мне на все наплювать. Мне только на деток не наплювать. И на тех, что есть, и на тех, что будут у меня. А от тебя, от Суньки, от третьего кого — не мое дело. Моя забота — рожать.

— И что, все равно, от кого рожать? — Иона задал такой глупый вопрос от бессилия. А задал — так и получил:

— Нет. Я ж с разбором. Если б без разбора — ждала бы я тебя! Сам подумай головой своей оставшейся! Тебе сколько лет минус на войну? А мне сколько? Почти сорок. Это для женщины под завязку. Может, ты мне ребенка еще пять лет собирался бы сделать. А тут сразу… Мы с тобой по разному времени живем: ты по годикам, а я по хвилиночкам.

Сложил в уме Иона все слова и поступки, которые он видел от Фриды за два с лишним года, и решил: надо бежать. В голове как бы представилось, что он сам во Фридкиной утробе находится и наружу не может выбраться. Ищет люк — а люка нет.

Расставались с Фридой легко. Попрощались у калитки. У Фриды запеленутая девочка на руках.

Иона пожал Фриде свободную руку. Пошел по улице у всех на виду — с тем же сидором, с которым его когда-то Герцык препроводил к Фриде. В мешке кроме барахла — цейссовский бинокль и боевые награды.

У Троицкой Иона замешкался. Поднялся наверх, к могиле писателя Коцюбинского. Блестит черная оградка. Зелень кругом, васильки, ромашки, незабудки. Акация цветет, жасмин. Воздух такой, что самогонки не надо — и так голова пьяная.

— Вот, дорогой Михайло Михайлович, — сказал Иона, — уезжаю. Не знаю, увидимся с вами или нет, но моя жизнь тут получилась следующим образом: оставляю жену с чужим ребеночком-девочкой. Прощайте. Надо же как-то жить? Вы как думаете?

Коцюбинский молчал. И Иона помолчал, а потом заключил:

— Вероятно, я ошибся по молодости. Некому меня поправить, если что. Я тут рядом с вами немного похожу, подумаю, может, заночую. Вы не против? Место такое хорошее, с него далеко видно.

Иона уселся на траву — сразу за оградкой, на самом краю Троицкой горы, свесил ноги над обрывом и просидел так до самого вечера. В бинокль смотреть не стал, хоть сначала собирался. Когда стемнело, направился на железнодорожный вокзал с намерением уехать куда глаза глядят.

А вокзал — что хорошего? Люди туда-сюда бегают, места себе не находят. Поезда ходят по расписанию, но как хотят. Билетов нет никуда на свете, не то что по нужному направлению. К тому же котлован роют под новое строение, причем немцы под нашим командованием.

Иона пошел в чайную неподалеку — отдохнуть от толчеи и крика. Выпил водки, потом спросил чаю.

К нему за столик пристроился человек в гражданской одежде, в добротном пиджаке, в брюках не галифе, в сандалиях на босу ногу. В годах, видно, порядочный:

— Я командировочный из Москвы. У меня важное задание, а кушать надо все равно. А я один не люблю кушать. И кстати, давайте по имени познакомимся. Василий Степанович меня зовут, фамилия Конников.

— А я Иона Ибшман, демобилизованный фронтовик.

— Еврей, что ли? Ты не тушуйся, я евреев очень уважаю. У меня на производстве евреи работают по-ударному. Ну, фронтовик. Война кончилась. А теперь ты кто?

Иона замялся — не знал, в какую сторону развивать этот вопрос.

Поели, выпили. Ионе хотелось что-нибудь рассказать, но ничего не получалось на этот счет. А Конников трещал и трещал про свое:

— Некоторые думают, что теперь надо прежнее исправлять, в смысле жизни. А я полагаю, надо просто-напросто подводить черту. Без баланса, без окончательного счета. Черта — и баста. Я на фронте не был по болезни — белобилетник при любых условиях, но знаю досконально, что и как. Ты, Иона, не обижайся, я тебе скажу: теперь надо работать не покладая рук, чтобы забыть прошлое. Это и есть наш последний и решительный бой. Ты парень молодой, тебе еще расти и расти вверх. А ты, замечаю по твоему настроению, предпочитаешь вниз клониться. Что в земле хорошего? Нету там ничего. Одни покойники.

— Правильно говорите, Василий Степанович. Очень верно, что вперед надо расти. Я немного приуныл из-за личных обстоятельств. Но я преодолею. Я, знаете, тут оставляю жену и ребеночка-девочку. Год пожили вместе. Даже не расписались, так закрутило.

— Вот, и тебя война с толку сбила. А ты ее отринь. Ты парень сильный, отодвинь ее.

Сидели-сидели, сильно выпили.

Чайную запирают, посетителей выпроваживают на свежий воздух. Василий Степанович держится на ногах, а Иона спотыкается.

В общем, открыл глаза Иона — а уже Брянск и колеса стучат наперебой.

Василий Степанович приветствует:

— До Москвы рукой подать. Поспи еще, а там я тебя окончательно приведу в чувство.

Иона снова заснул.

Приехали в Москву. На перроне Василий Степанович жмет Ионе руку и поворачивается в другую сторону.

Иона просто так сказал:

— Ну вот, а мне идти некуда. Эх… — вместо «до свидания», что ли.

Василий Степанович поворачивается с недоумением:

— Вот те раз! А я решил, тебе тоже в Москву. Ты ж так и сказал после чайной, что другого пути тебе не надо.